либо были метисами, в жилах которых текла кровь индейцев из племени микамук, эскимосов, японцев или жителей русской Аляски, совершенно не понимающими английского языка… Кристофер понимал, что потом бумагу придется переписать, добавив толику уважения к пэру, владельцу газет, который в этот самый момент настоятельно доказывал правительству в Лондоне необходимость читать всем подданным его величества лекции о причинах войны. Но ему хотелось отправить донесение как можно быстрее, чтобы снять с души этот груз, хотя проявленное им неуважение наверняка огорчит Левина, которому и придется разбираться с его рапортами, если он, конечно же, перед этим не женится. После этого он пообедал солдатскими котлетами с картофелем, размятым в пюре вместе с кожурой, запив их восхитительным шампанским брют 1906 года, покупаемым ими на собственные деньги, а на десерт отведав отвратительного канадского сыра – и все это за штабным столом, куда полковник пригласил всех подчиненных ему офицеров, в тот день впервые отправлявшихся на передовую. Некоторые из них были не валлийцами и не опускали в произношении придыхательное «н», но говорили так, будто в носу у них выросли полипы. В то же время среди них затесался очаровательный, молоденький второй лейтенант, полукровка из Гоа, впоследствии проявивший героическую храбрость, который сообщил Титженсу целый ворох самых увлекательных сведений о принятом в Португальской Индии обычае держать женщин взаперти и прикрывать им лица паранджой.
В итоге в половине второго Кристофер вскочил на Шомберга, гнедого, яркого окраса коня с большой, длинной головой, из прусского конезавода неподалеку от Целле. Благодаря сильным, неутомимым ногам шаг этой лошадки, почти что чистокровной, обычно составлял длину обеденного стола. Однако сегодня Титженсу казалось, будто их сделали из ваты: хрипя легкими, Шомберг тяжело ступал по мерзлой земле, а у ямы на полосе препятствий Девятого Индийского кавалерийского полка, в миле за Руаном, не столько отказался совершить весьма и весьма скромный прыжок, сколько попросту остановился, сжавшись в какой-то скорбный комок. В свете веселого, красного солнца у Титженса возникло ощущение, что он оседлал убитого горем верблюда. К тому же во весь голос заявила о себе утренняя усталость и опять вернулись навязчивые мысли о Ноль-девять Моргане, от которых оказалось не так просто отгородиться.
– Что за дьявольщина? – спросил он дежурного, на удивление тихого и молчаливого рядового, скакавшего рядом на лошадке чалой масти. – Что, черт возьми, с ним случилось, с этим конем?! Ты держишь его в тепле?
Ему пришла в голову мысль, что неуклюжие шаги Шомберга еще больше усугубляли его угрюмую одержимость.
Дежурный окинул взглядом долину, битком забитую временными домиками и палатками.
– Нет, сэр, – ответил он. – По при’азу лейтенанта ’ичхо ’а лошади содержатся под от’рытым небом, привязанными к ’оновязям в лагере G. Лейтенант ’ичхо ’ с’азал, что их надо за’алять.
– Ты говорил ему, что я приказал держать Шомберга в тепле? В теплой конюшне на ферме за расположением Шестнадцатой базы подготовки пехотинцев?
– Лейтенант, – без всякого выражения стал объяснять дежурный, – с’азал, что, если я хоть в чем-то нарушу его при’аз, лорд Бре’ем, рыцарь-’омандор ордена Бани, рыцарь-’омандор ордена ’оролевы Ви’тории и ’авалер прочих орденов – будет очень недоволен.
Дежурный буквально трясся от злости.
– Послушай, – произнес Титженс, тщательно подбирая слова, – когда будешь в «Отель де ла Пост», отведешь Шомберга с твоей чалой лошадкой на ферму «Ла Волонте» за расположением Шестнадцатой базы по подготовке пехотинцев.
После этого дежурному предстояло позакрывать в конюшне все окна и законопатить паклей все щели. По возможности раздобыть на складе у полковника Джиллама новомодную печь на древесных опилках, притащить в конюшню и там растопить. А потом насыпать Шомбергу с чалой овса и налить воды, подогрев ее до температуры, при которой ее смогут пить лошади…
– Если же лейтенант Хочкисс против этого что-нибудь возразит, сошлись на меня! – резко бросил под конец Титженс. – Как на его непосредственного начальника.
А поскольку дежурный ждал разъяснений по поводу недуга лошадей, он объяснил:
– Школа лошадиных барышников, к которой принадлежит лорд Бейкен, ставит во главу угла закалку лошадей, исключая ее разве что для скаковых.
А разводили они как раз скакунов. Накрывая каждого из них сразу шестью попонами! Сам Титженс в закалку не верил и никогда не допускал ничего подобного по отношению к лошадям, оказавшимся в его власти. По результатам наблюдений, давно было установлено, что если держать животное при температуре ниже климатической нормы, то оно гарантированно подхватит болезнь, обычно для него не характерную… Если продержать курицу двое суток в воде, зараженной бациллами скарлатины или свинки, то есть недугов человека, то она ими непременно заболеет. А если вытащить ее из воды, просушить и вернуть в обычную среду обитания, скарлатина или свинка тут же пройдет…
– И какие выводы ты, как человек умный, можешь из всего этого сделать? – спросил он у дежурного.
Тот отвел глаза и посмотрел на долину Сены.
– Пола’аю, сэр, – ответил тот, – что наши лошад’и, если их постоянно держать на холоде в стойлах, заболеют болезнями, ’оторых у них обычно не бывает.
– Вот и славно, – сказал на это Титженс, – тогда держи их в тепле.
А сам подумал, что если произнесенные им слова тем или иным образом дойдут до ушей лорда Бейкена, его ждет невероятный скандал. Но он был обязан на это решиться. Лошадь, за которую ты несешь ответственность, не должна страдать… Ему надо было об очень многом подумать… и ничего не оставить без внимания. В небе сияло солнце. Долина Сены окрасилась в серо-голубые тона, будто гобелен. Над ней реяла тень убитого валлийского солдата. Носясь над пустынным полем за штабом, из-за курившегося над ним дыма похожим на крематорий, тянул свою пафосную песнь чудной жаворонок… Действительно чудной. Ведь в декабре эти пташки, как правило, не поют. Они поют, только ухаживая за самкой, или над гнездом… Этот, пожалуй, оказался не в меру сладострастный. Ноль-девять Морган представлял его полную противоположность, особенно на фоне профессионального боксера!
По грязной, узкой дороге, зажатой с обеих сторон кирпичными стенами, они поскакали в город…
Часть вторая
1
Сильвия Титженс сидела в вестибюле лучшего во всем городке отеля, великолепно обставленном, сверкающим белой эмалью, увешанном зеркалами и хвастливо выставлявшим напоказ плетеную мебель, и рассеянно слушала штабного майора, который слезно без конца умолял ее не запирать на ночь дверь спальни.
– Даже не знаю… – отвечала она. – Может, и не запру… Не знаю…
А сама рассеянно глядела в голубоватое, во всю стену зеркало, обрамленное, как и все остальное, пробковым деревом, выкрашенным в
