зданиями, стоял деревянный одноэтажный дом, обнесенный забором. Над дощатыми воротами броская вывеска гласила: «Механическая школа № 2». Мучимый сомнениями, Иван переступил три ступеньки низенького крыльца и остановился у двери отдела кадров. Поправил одежду и с замирающим сердцем прислушался. За стеной стучала пишущая машинка, разговаривали женщины. Иван открыл дверь. У окна сидела женщина в очках, с гладко причесанными волосами, в белой блузке, напротив работала машинистка. Он приблизился к той, которая была в очках, и сбивчиво объяснил, зачем пришел.
— Такой молоденький! — Она взглянула на его сапоги, потом на рубаху, из-под ворота которой выглядывала другая. — На кого хотите учиться: на слесаря или на токаря? — она улыбнулась.
— На слесаря, — ответил он не своим голосом.
— Пишите заявление, — предложила женщина, не спрашивая у него документов, — и заполните вот это… — Она протянула ему анкету.
Он взял ручку и пристроился на уголке стола. От волнения его била дрожь, руки тряслись. На бумаге получались каракули. Ивана прошиб пот.
— Так не годится, — сказала женщина, наблюдавшая за ним, — надо писать четко. — Взяла у него анкету, скомкала ее и бросила в корзину. Достала из письменного стола новую и приготовилась заполнять сама. — Ваша фамилия?
Он сказал. По бумаге бойко забегало ее перо.
— Год рождения?
Он вздрогнул.
— Ну что же вы? — она подняла голову.
— Мой год рождения… — пробормотал он, не решаясь, какой назвать: настоящий или тот, который был подделан. Когда шел сюда, его одолевал страх, теперь мучила совесть. Женщина была такой доброй, внимательной. — Мой год рождения, — повторил он, — 1915-й. — И обмер, вспомнив, что в документах числится другая дата. Но тут же почувствовал облегчение оттого, что сказал правду. Теперь он был готов уйти, искать другую работу или ехать обратно в деревню. Он думал, что сейчас женщина скажет, что несовершеннолетних не принимают. Но она молча записала дату его рождения в анкету. Ничего не понимая, он машинально ответил на все остальные вопросы.
— Метрическая выписка у вас с собой? — покончив с анкетой, спросила женщина.
На лбу Ивана выступили капельки пота: он должен был показать метрики, в которых числился поддельный 1913-й год. Вот сейчас все откроется! Красный от стыда, он достал из кармана бумажку и подал ее.
Но женщина даже не заглянула в нее, вместе с анкетой положила в папку.
— Вот и все! — объявила она. — Вы зачислены в слесарную группу. Завтра на работу. — И назвала его табельный номерок.
Он выкатился из канцелярии и запрыгал от радости. Но тут же, остановившись, задумался: «Как же теперь быть? В анкете одно, в метриках другое. Рано или поздно это откроется. А что будет тогда? Ее, наверное, снимут с работы, а меня с позором выгонят. Почему я не рассказал все?..» Светило яркое летнее солнце, стояла жара. От трех надетых рубашек Иван взмок, сапоги жали. Он прошел несколько шагов и решительно повернул обратно. Мысль, что из-за него пострадает добрая женщина, не давала покоя. «Расскажу все, а там будь что будет». Он ускорил шаги, снова подошел к зданию, проскользнул в проходную, открыл дверь канцелярии. Женщина в очках удивленно подняла голову. Чувствуя себя нескладным, Иван мялся у порога, переступая с ноги на ногу.
— Я несовершеннолетний, — наконец сказал он.
Она недоуменно смотрела в его измученные глаза.
— Ну и что?
— Несовершеннолетних не принимаете, а меня зачислили…
— Так что же вы, против?
— Что вы!.. Боюсь, вам попадет за это. — Он совсем смутился.
— Скажите, пожалуйста, какой рыцарь! Ради этого и вернулись?
Он молчал.
— Сколько же вам лет?
— Шестнадцать…
— Тогда все в порядке.
Он ничего не понимал.
— Ах, вот что! — догадалась она. — Вы думаете, что мы принимаем только взрослых. Нет! — она засмеялась. — У нас теперь есть другое распоряжение — принимать подростков, достигших шестнадцати лет. Количество выпускников приказано увеличить в два раза, стране нужны кадры. Школа будет работать в две смены, понятно?
— Ага, — он широко раскрыл рот.
Она оживилась и стала еще добрее, за оправой роговых очков поблескивали ее карие глаза.
— А ты, значит, думал, что я ошиблась, и переживал, — сказала она, по-матерински обращаясь к нему на «ты».
— Угу…
— Ты из деревни?
Он кивнул.
— В Москве-то с кем — один?
— Один.
— Трудно?
— Так себе…
Она спрашивала, он отвечал. Разговаривая с ней, он все время думал о метриках, что они поддельные, а она не знает об этом. «Как бы ей сказать?» — вертелось в голове, а женщина все задавала вопросы. Наконец он выбрал момент и попросил, чтобы она достала его документы.
— Зачем это еще? — Она строго посмотрела на него.
— Они фальшивые, — выдавил он.
— Фальшивые? Что же вы — под другой фамилией? — опять перешла на «вы» женщина.
— Я год рождения подделал, — признался он.
— Вот в чем дело! Разве можно так? За это же судят.
— А что мне было делать? — Он запнулся. — Вы уж отдайте, пожалуйста, я напишу в деревню, пришлют новые.
Она молча встала, подошла к полке и, взяв папку, вернулась к столу. Увидев поддельную тройку, укоризненно покачала головой.
— Больше не будете?
— Что вы! — Он отчаянно замахал руками.
Женщина взяла ручку, обмакнула перо в чернильницу и вместо тройки вывела крупную цифру пять.
— Ну теперь, кажется, все.
— Большое вам спасибо, — растроганно проговорил он…
Слесарная группа, куда, не помня себя от радости, примчался Иван на следующий день, состояла из взрослых мужчин. Тут были бывшие башмачники, извозчики, огородники, частные мелкие торговцы, профессии которых теряли свое значение. Тут были крестьяне из Ярославля и Калуги, Владимира и Рязани, окающие и акающие, со своими областными словечками и привычками. Ивана поставили за верстак с большими кузнечными тисками.
— Будем учиться рубить железо, — сказал мастер, тощий седоусый старичок.
Он показал, как надо держать зубило и молоток. Для наглядности сам встал к тискам, молодцевато приосанился и минут десять кряду показывал, что и как надо делать. Потом отбросил молоток и зубило.
— Теперича попробуйте сами.
Десятки молотков одновременно взметнулись кверху. Поднялся стук и звон. Слева от Ивана стоял высокий мужчина с длинными, как слеги, руками. При ударах щеки его дергались, а брови поднимались. С другой стороны трудился в поте лица парень, ранее уже работавший молотобойцем. Этот бил метко и сильно, и при каждом ударе зубило у него так и вгрызалось в железо. Самое главное для Ивана было не отстать от них. Поджав губы, он торопился и старался бить по возможности сильнее. Но при всей старательности после двух-трех ударов обязательно попадал по руке. Однако он не чувствовал боли — ему важно было успеть.
Первой сделанной им вещью был слесарный молоток. Потом он изготовил плоскогубцы,
