Муж тоже не особенно радовал, он часто и подолгу отсутствовал в морских походах, был груб, не дурак выпить и гульнуть налево. Помимо службы его интересовало лишь коллекционирование марок, к которому он приохотил своего племянника, второго сына Берти, Георга. За время брака Мария Александровна родила пятерых детей, четырех дочерей и сына. Сын Альфред (1874-99) вроде бы подавал большие надежды, но весьма сенсационно застрелился в день празднования родителями серебряной свадьбы. Причина так и осталась неизвестной: то ли венерическое заболевание, то ли какая-то любовная история.
В свете всего этого неудивительно, что, когда королева Виктория пожелала, чтобы старшая дочь Марии вышла замуж за ее внука Георга, герцогиня Эдинбургская дала резкий отказ. Принцесса, красивая обольстительная блондинка, вступила в брак с племянником бездетного короля Румынии Фердинанда Гогенцоллерна, который впоследствии взошел на трон этой страны. В 1893 году Марии, наконец, выпало везение покинуть ненавистную Англию: ее муж унаследовал выморочный титул герцога Саксен-Готского. Они переехали в Германию, где сумели завоевать благосклонность подданных этого небольшого герцогства. Большим ударом для нее стала война, разразившаяся в 1914 году, в которой друг против друга воевали ее ближайшие родственники, истинной трагедией – гибель семьи племянника, низложенного императора Николая II.
Итак, вернемся к Берти с его твердым жизненным ритмом, которого он придерживался вплоть до своего восшествия на трон. С Рождества и по конец января принц занимался спортом в Англии, затем отправлялся в феврале-марте в турне по европейским столицам и французской Ривьере. Все самые шикарные отели и рестораны от Канн до Монако (не стоит забывать также игорный дом этого крошечного княжества) считали его своим постоянным клиентом, свидетельством чему является бюст принца, установленный в сквере при Дворце кинофестивалей. В июне он возвращался в Лондон для посещения скачек и регат в Каусе, в июле выезжал на немецкие курорты Бад-Гомбург и Висбаден для ликвидации последствий отчаянного чревоугодия, которому безмерно предавался все это время. Курс лечения отнюдь не мешал ему проводить многие часы за игрой в вист, бридж и баккара. В Париже принц был членом престижнейшего «Жокей-клуба» и только в 1890 году 28 раз посетил бега во французской столице.
В Англии же он числился завсегдатаем скачек в Аскоте и Эпсоме, где его лошади, подаренные матерью, трижды выходили победителями в дерби. Прогресс неумолимо двигался вперед, и, как только появились первые автомобили, Берти заказал себе это чудо техники у фирмы «Даймлер». Правда, управлять им он уже не решился и нанял шофера. В августе принц стрелял тетеревов и куропаток в Бэлморале, а затем возвращался в свое поместье Сэндрингем, где принимал гостей на самой широкой ноге, не гнушаясь шуточек весьма низкого свойства. Гостю могли подсунуть в постель живого омара, рождественские пироги с мясом начиняли жгучей горчицей, а подниматься по широкой лестнице надо было с большой опаской, ибо навстречу могли с дикими воплями скатиться дети на серебряных подносах, заменявших им санки.
На такую подвижную жизнь требовались немалые деньги, но средства принца были ограничены. Для пополнения своих счетов он сошелся с людьми, чья деловая хватка помогала ему помещать имеющиеся средства с получением наибольшей выгоды. Это были банкиры Ротшильд, Хирш и Кассель, а также промышленники Липтон и Астор. Морис Хирш составил себе крупное состояние на спекуляциях с акциями железных дорог, Эрнст Кассель имел репутацию блестящего финансиста, унаследовавшего тончайший нюх своего отца, ростовщика из Кёльна; Альфред де Ротшильд прослужил двадцать лет директором Банка Англии.
ПОЧИТАТЕЛЬ ЖРИЦ ЛЮБВИ
В Европе принц предавался самым низменным удовольствиям, в частности, в Париже состоял завсегдатаем самого знаменитого борделя класса люкс того времени «Ле Шабане». Это был настоящий храм чувственных удовольствий. Вот как высказался писатель Флоран Фель: «„Ле Шабане“ есть национальный музей, исторический памятник подобно Лувру или Эйфелевой башне». До закрытия заведения в 1946 году на нем висела вывеска с золотыми буквами: «Дом всех наций». Интерьер отличался ослепительной царской роскошью. Там была столовая в стиле ренессанса, дамский будуар в духе прихотливого рококо и курительная, выдержанная в восточных мотивах. Мебель «Японской комнаты» была столь примечательна, что получила премию на Парижской всемирной выставке. Не меньший восторг у клиентов с тугим кошельком вызывали «Индусская комната», покои в стиле Людовика ХIV, Директории и Второй империи, а также «Мавританский салон». Все это стоило весьма недешево, в частности, комната под Людовика была увешана недурными эротическими полотнами в стиле незабвенного певца галантного века Франсуа Буше. Известно, что писатель Ги де Мопассан в своей вилле на Лазурном берегу велел создать копию «Мавританского салона», чтобы не испытывать ощущения чего-то недостающего ему во время отдыха вдали от Парижа.
Любопытно, что эти ценные раритеты не были утрачены, ибо в 1951 году известный французский аукционный дом Мориса Реймса выставил на продажу всю мебель вкупе с ванной из красной меди и сантехникой на аукцион. Ванна для любовных утех в воде являла собой истинное произведение искусства. Она была выполнена в виде корабля, с фигурой игривой Афродиты на носу и массивным подголовником на корме. К счастью для знатоков, этот грандиозный антиквариат не расползся по многочисленным любителям, а был чохом приобретен знаменитым художником-сюрреалистом Сальвадором Дали за сказочную сумму в сто миллионов старых франков.
Слава о «Ле Шабане» быстро перешагнула границы Парижа; в Кале, Лилле, Марселе, Нанси, Тулоне и Фрежюсе открылись филиалы этого заведения. Известный английский писатель Сомерсет Моэм описывал его следующим образом: «Несомненно, это было чрезвычайно почтенное заведение. Дверь открывал цветной слуга в костюме турка. Далее клиента проводили в небольшую прихожую, где первоначально внимательно осматривали, стоит ли его вообще допустить в дом. Далее открывалась широкая дверь, внутреннее помещение было оборудовано под турецкую баню, справа и слева располагались две дорожки для танцев. На широких диванах сидели и лежали десять-двенадцать молоденьких девушек. На них не было ничего кроме домашних туфель и маленьких тюрбанов». Вообще, на выбор представлялись сначала две дюжины девиц, позднее три, на любой вкус, включая мулатку и татуированную барышню, – полная экзотика для того времени.
Каждая девушка, принятая на постоянную работу в заведение, проходила курс обучения, ибо надлежало выполнять любое пожелание клиента, зачастую граничившее с блажью, разумеется, соответствующим образом оплаченное. В перечне клиентов заведения, скажем, начала двадцатого века, числились самые богатые, могущественные и знаменитые люди мира. Берти был там постоянным и любимым клиентом.
Но сколь бы респектабельным ни считался бордель, истинными звездами полусвета были куртизанки, институт, расцвет которого достиг своего апогея во второй половине ХIХ века. Техническая революция, колонизация неразвитых стран в Африке и Азии обусловили бурное развитие капитализма, появление людей с огромными состояниями, порой создававшимися буквально из воздуха путем наглых спекуляций и откровенного мошенничества. Владельцы этих состояний не собирались чахнуть над златом подобно Кащею или скупому рыцарю – нет, весь свет должен был знать об их удачливости и ловкости. Конечно, семья такого человека ни в чем не знала недостатка, но разве увядшая жена или некрасивая дочь, даже будучи разряженными в пух и прах, могли достойным образом рекламировать выдающиеся качества подобного человека?
