– Вы предупреждали меня, Дженкинс, а я все равно рискнул оставить вас здесь – под свою ответственность, так что винить некого. Но я хотел бы задать вам пару вопросов.
– Давайте, теперь уже все равно.
Очевидно, Дженкинс уже немного пришел в себя – судя по вызывающим ноткам, которые закрались в его ответ.
– Вы знали, что Браун умеет делать массаж сердца? И еще: вы отняли свои руки до или после того, как она начала работать сама?
– Она сказала, что умеет, хотя раньше я и не знал, а об остальных я и сейчас ничего не знаю. Мне кажется… да, док, она положила свои руки на мои, но…
Феррел кивнул – ответ подтверждал его собственные предположения.
– Я так и думал. Вы держались до последнего и не сломались, как вы говорите, до тех пор, пока не поняли, что без риска можете передать работу кому-то другому. Если на то пошло, то я тоже сдаю. Посудите сами: я сижу здесь, курю, разговариваю с вами, а там, за дверью, человеку нужна помощь. Тот факт, что ему уже помогают, помогают двое, и один из них еще совсем свеж, а второй, по меньшей мере, в лучшей форме, чем мы оба, – не имеет к этому никакого отношения. Нет?
– Нет, все было не так, док. И не надо меня утешать.
– А никто и не утешает вас. Вы расплакались, ну и что из этого? Никому ведь не стало хуже. Я накричал на Браун, когда пришел сейчас, точно по той же причине: нервное истощение и перенапряжение. Если бы мне сказали, что я немедленно должен идти туда и сменить их за работой, я бы тоже расплакался и в отчаянии начал кусать локти. Нервному напряжению нужно давать выход. В физическом отношении от этого нет никакой пользы, но психическая разрядка просто необходима.
Феррел видел, что его слова не убедили молодого человека. Док откинулся в кресле и, задумавшись, стал внимательно рассматривать Дженкинса.
– Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему я здесь работаю?
– Нет, сэр.
– Что ж, может, и нет… Двадцать семь лет назад, когда мне было столько же, сколько вам сейчас, во всей стране, да что, в стране, – во всем мире не было хирурга с такой репутацией, как моя. Я занимался всем: обычная хирургия, операции на мозге, да что угодно. Некоторые из моих разработок до сих пор в ходу. Да… Я думал, вы вспомните об этом, услышав мое имя. Тогда я был женат в первый раз, и моя жена ждала ребенка. У нее обнаружили опухоль мозга, и делать операцию должен был я – никто, кроме меня, не мог этого сделать. И я ее сделал. Каким-то образом я нашел в себе силы сделать это, но когда я вышел из операционной, я был как в тумане. Она умерла, а мне об этом сказали только через три дня. Это случилось не по моей вине, теперь я знаю об этом, но тогда это не укладывалось у меня в голове. И вот я попробовал устроиться терапевтом. Все! Больше никаких операций! Я был хорошим диагностом, что так редко встречается среди хирургов, так что на жизнь вполне мог заработать. Потом, когда возникла эта Национальная Атомная, я попытался устроиться сюда, и меня взяли. У меня все еще была какая-никакая, а репутация. Работать пришлось в совершенно новой области, и понадобился весь мой опыт, хирурга и терапевта, – чтобы во всем разобраться. Многому нужно было учиться заново, и на меня свалилось достаточно работы, чтобы на время забыть о своем страхе перед операционным столом. По сравнению со мной вы даже не знаете, что на самом деле значит «нервы» и «сломался». Этот небольшой срыв – просто мелочи.
Дженкинс ничего не ответил, а только зажег сигарету, которую держал в руке во время рассказа дока. Феррел расслабленно откинулся еще глубже в кресло. Он знал, что если его помощь понадобится, его обязательно позовут, а пока он был рад хоть немного отвлечься и не думать о Йоргенсоне.
– На эту работу сложно найти человека, Дженкинс. От него требуется быть слишком хорошим специалистом в слишком многих областях медицины, хоть здесь и платят вполне прилично. Прежде чем остановить выбор на вас, мы перебрали множество претендентов, но в конце концов выбор сделан, и я не жалею о нем. В сущности, вы гораздо больше подходите для этой работы, чем Блейк, когда он только начинал здесь. Ваша анкета выглядела так, будто вы сознательно хотели работать именно на атомной станции. Да?
– Да, так оно и было.
– Гм, – пробормотал Феррел. Меньше всего он ожидал услышать такой ответ. Насколько он знал, сразу после колледжа по собственному убеждению в Национальную Атомную никто не пойдет работать. Молодые врачи приходили устраиваться сюда, отработав год или два на другом месте и сравнив свой заработок с тем, что платила Компания.
– Так значит, вы знали, на что идете, и все равно выбрали это место со всеми его минусами. Можно спросить, почему?
Дженкинс пожал плечами.
– Конечно, почему бы и нет? Откровенность за откровенность – это будет справедливо. Целиком это долгая и запутанная история, но суть можно изложить кратко. Мой старик, то есть отчим… у него было свое ядерное производство, и к тому же очень и очень неплохое. Да, док, даже если и не такое большое, как Национальная Атомная. Когда мне было пятнадцать, я стал работать на нем – инженером. Однако медицина, все, связанное с исследованием воздействия радиации, было нашим слабым местом, поэтому он настоял на том, чтобы в университете я изучал медицину. Там-то я и встретил Сью – она училась на последнем курсе. У меня было достаточно денег, чтобы ухаживать за ней, хотя через год она ушла оттуда. Она уже работала в клинике Мэйо, а я все еще должен был зубрить свой урок. Ну ладно… Мой старик получил крупный заказ, и мы рассчитали процесс под него. Нужно было немного изменить оборудование завода, но он нашел деньги и на это и принялся за работу. Я могу только догадываться, но, по-моему, какая-то настройка сбилась из-за дефекта конструкции… С самим процессом все было в порядке! Мы слишком часто еще и еще раз просчитывали все уравнения, чтобы не знать, к каким результатам он может привести. Но когда после аварии завод, или то, что от него осталось, снесли, мне пришлось все свое время посвятить медицине. Мы жили на деньги Сью, и у нее были достаточно хорошие связи, чтобы устроить меня в интернатуру при клинике Мэйо. Это не было связано с атомными станциями, но мне казалось, что те знания, которые я получу там, пригодятся мне в дальнейшем. А потом вы взяли меня.
– Компания имеет право присваивать научные степени в атомной физике, – напомнил Феррел молодому человеку.
Эта область исследований была слишком новой, и ее еще не включили в число обязательных университетских курсов, а лучших учителей, чем Палмер, Хокусаи или Йоргенсон, найти было невозможно.
– Тебе еще и платят, пока ты учишься, – добавил он.
– На это уйдет десять лет, а зарплаты хватает только на одного. Нет, я женился, на Сью с намерением избавить ее от необходимости когда-нибудь работать. Ну, она работала, пока я не закончил интернатуру, но я знал, что, получив работу здесь, смогу содержать ее. Перспективы гораздо лучше, чем если начинать простым рабочим и потихоньку продвигаться до инженера. У нас есть кое-какие сбережения, и когда-нибудь я, возможно, оставлю должность… док, к чему все это? Вы что, убаюкиваете меня, как расплакавшегося ребенка?
