Гаджет бросаю обратно на диван и направляюсь туда, куда шла. В душ. Надеюсь, что теплая вода меня немного успокоит. Возможно так и было бы, если бы зайдя в ванную я не застыла на пороге, увидев разбитое стекло душевой кабины. Воспоминания об утре снова вколачиваются в меня и болезненно дерут грудь. Крови на дверце уже нет. Но я помню, что она там была, и знаю, почему.
Прекрати, Яна! Ты не можешь ходить грязная только потому, что Рустам Довлатович мылся в этом душе. Это же глупо. К тому же другого душа здесь нет. Перестань себя накручивать.
Делаю несколько вдохов и выдохов, мысленно пытаясь взять себя в руки, затем прикрываю дверь ванной и начинаю медленно идти вперед к душевой, по пути стягиваю с себя толстовку и штаны. Оказвашись напротив зеркала, висящего над раковиной, поворачиваюсь к нему и невольно начинаю себя разглядывать. Худенькая, маленькая, небольшая грудь — что во мне его так с ума сводит? Почему я?
Тяну трусики вниз и остаюсь полностью обнаженной. Обычная. Ничего особенного. Я — это просто я. Яна Алексеева. Девушка без друзей и тяги к дорогим вещам. Так почему же именно меня он хочет?
Веду пальцами по груди. В ванной довольно прохладно, поэтому соски твердеют, я задеваю их пальцами. Они очень чувствительные. Резкий импульс от них устремляется между ног, я сжимаю бедра, резко отрываю руки от груди и хватаюсь за раковину.
Это все из-за него. Он меня отравляет.
Захожу в душевую кабину и включаю теплую воду. Стараюсь игнорировать запах его геля для душа, который все еще фантомно витает в воздухе, но не получается. Перед глазами всплывают картинки, как Рустам Довлатович стоял здесь, на том же месте, где стою сейчас я, как я разглядывала его тело. Воображение настырно рисует образы, как было бы, если бы сейчас он тоже тут был. Жжение в животе и напряжение между ног становятся невыносимыми. Я кричу и с силой ударяю по дверце душевой. Смотрю на свою ладонь, которая лежит на трещине, оставшейся после его удара, и впервые понимаю его чувства, с которыми он не может справиться. Но я — не он. Я смогу. Я дам ему, чего он хочет, развалюсь на части, а потом попытаюсь собрать себя заново. Свою новую жизнь, где не будет его, но будем мы с Сашкой.
Чтобы образы больше меня не сводили с ума, выдавливаю гель на мочалку и начинаю неистово тереть тело. Кроме его геля других здесь нет, поэтому запах, который недавно был едва ощутимым, теперь ударяет в нос и заставляет меня представлять, как руки мужчины, а не мои руки, прикасаются ко мне. Я начинаю тереть кожу еще сильнее. Бедра, руки, живот… Пока на ней не выступают красные пятна.
Прикусываю губу и кидаю на пол мочалку, ощущая, что к глазам подступают слезы. Мне нужно уйти отсюда, чтобы перестать вдыхать этот проклятый запах. Встаю под теплые струи и просто стою. Жду, когда вода сама сделает свое дело. Она очищает меня, смывает лишнее. Его запах и воспоминания о нем утекают в слив, оставляя мне только меня. Все еще меня. Пока еще меня.
После душа в своей комнате одеваю чистую майку и шорты, затем иду на кухню и измеряю температуру. Она немного поднялась. От досады я не знаю, что делать дальше, ведь из-за своего состояния даже выйти из дома и прогуляться не могу. На улице снова льет дождь, и моя следующая попытка пройтись под дождем может обернуться чем-то более серьезным. Сообщений от отчима больше не приходит, звонков тоже нет, и я хоть тут вздыхаю с облегчением, потому что мыслей о нем и так слишком много.
Какое-то время слоняюсь по дому без дела. Избегаю заходить в спальню Рустама Довлатовича и спальню мамы. В своей комнате берусь за карандаши и пытаюсь что-нибудь набросать на бумаге, но выходит только его лицо, потому что оно все время стоит у меня перед глазами, и я не могу вырвать это из своей головы. В бешенстве рву все листки и заталкиваю их в ведро вместе с карандашами. У меня уже долгое время не выходит рисовать, и сейчас ничего толкового не получится, пора бы уже давно забыть про свои художественные таланты, выбросить их и не вспоминать.
Есть мне все еще не хочется, поэтому принимаю решение посмотреть что-нибудь по телевизору. Я спускаюсь вниз, укладываюсь на диван и укрываюсь пледом. Включаю телевизор и бесцельно щелкаю каналы, не вникая в то, что показывают на экране. Не помню, как засыпаю. Мне снова снится он. Его мощная спина за дверцей душевой, вода, стекающая вниз к его ягодицам. Он поворачивается ко мне и смотрит, а я смотрю на него. Не закрываю глаза и не убегаю. Вдруг он поднимает руку и с силой бьет по стеклу. Оно разлетается, и отчим идет ко мне, хватает меня за руку и тянет.
"Ты очень красивая, Яна… Такая красивая… Так ты мне больше нравишься…"
Я опускаю взгляд и понимаю, что стою полностью без одежды.
" Нет…" — шепчу я и упираюсь руками в его влажную грудь. "Отпусти меня… Я не хочу…"
"Ты тоже хочешь меня… Признайся хотя бы себе… Яна…"
"Нет!"
Я резко открываю глаза и вскакиваю. Вокруг темно. Телевизор выключен. Шум дождя на улице нарушает глухую тишину помещения. Мне требуется минута, чтобы глаза привыкли к темноте и сердце перестало бешено колотиться после сна, в котором он снова прикасался ко мне.
Это сон. Просто сон. Все это неправда.
Я успокаиваю себя, но успокоиться не удается, потому что, когда мне становятся видны очертания мебели в густой темноте дома, я сразу замечаю фигуру мужчины в кресле напротив. Сердце с огромной силой ударяет в грудь, я подтягиваю ноги к груди и сжимаю колени руками, разглядывая Рустама Довлатовича, спящего в кресле. Его голова откинута назад на спинку, руки свисают по бокам, в одной я замечаю стакан, который вот-вот выскользнет из его длинных пальцев.
Значит, он вернулся, когда я спала, и остался тут сидеть. Наблюдал, как я сплю? Давно он приехал?
Что мне делать? Разбудить его и отправить спать? Что-то не очень хочется его будить. Хотел бы, сам лег в комнате. Пусть спит здесь, а я пойду к себе, где буду в большей безопасности, чем тут, рядом с ним.
Осторожно опускаю ноги на пол, стараясь ничего не задеть и не потревожить мужчину. Начинаю медленно обходить журнальный столик перед диваном и инстинктивно вздрагиваю, когда краем глаза замечаю шевеления мужчины. Решаю, что лучше забрать стакан из его руки, потому что он того и гляди выпадет и разобьется, тогда отчим точно проснется. Осторожно подхожу к Рустаму Довлатовичу и вынимаю стакан из его ладони. Сердце так грохочет, что мне кажется, мужчина вполне может проснуться и от этого звука. Но он не просыпается. Я облегченно выдыхаю и аккуратно ставлю стакан на стол, уловив резкий запах виски, идущий от его содержимого.
