Месса закончилась, люди стали вставать. Алтарный мальчик поставил на алтарь чашу с мелким круглым печеньем, которое заменяло гостии. Перед началом службы все желающие ложечкой клали одно печенье в чашу. В Штрассенберге священником был Карстен, один из сыновей дяди Ойгена, мой двоюродный брат. Он знал заранее сколько придет народу и раздавал настоящие облатки.
Здесь использовали печенье. Видимо, из гигиенический соображений, хотя я верила: никто бы не возражал, если бы Ральф облизывал облатки, прежде, чем положить их кому-то в рот. Я бы точно не возражала.
Говорят, будто девочка всегда влюбляется в папу. В мужчину, который отражает образ отца. У меня было двое таких мужчин. Один напоминал его внешностью, второй – содержимым.
Ральф был восхитителен. Он был мой!..
Я все еще пыталась сдержаться, когда откуда-то вынырнула Стелла и встала чуть позади меня. Пахнуло чесноком и вчерашней выпивкой. Прожив три года бок о бок с Джесс, я различала перегар даже сквозь ядреный запах ее духов и мятного освежителя, которым Стелла щедро брызнула себе в рот.
Мы обменялись короткими холодными взглядами.
В ту нашу первую встречу она была одета в удобный свитер и джинсы. Сегодня же на ней было черное коктейльное платье с гипюровыми плечами и рукавами. Под платьем – утягивающее белье и корректирующий лифчик. Кроме того, Стелла явно успела зайти в салон и сделать прическу.
Я громко перевела дыхание.
Это была не ревность даже; ревновать можно только к равному, а мы с нею были неравны. Это было какое-то брезгливое любопытство: неужто, титул доктор профессор психиатрии оказался таким заманчивым, что Ральф не заметил, как она выглядит. Даже в платье, даже в утягивающем белье, она казалась рыхлятиной.
– Как поживаете, фрау Дитрих? – спросила она очень светским тоном.
– А что? – еще более светским отозвалась тетя, не понижая голоса. – Вы и во мне нашли признаки каких-то душевных расстройств?
Стелла такого явно не ожидала.
– Я ничего не сделала, кроме того, что было необходимо.
– Выдавать себя за лечащего врача моей племянницы было в самом деле необходимо, – тетин тон стал холодным. Падая с губ, слова почти что звенели; хрупко, как падающие на землю сосульки. – Как и лгать мне, будто вас прислал Ральф.
На нас оглядывались, но тетя словно не замечала.
– Вы меня не так поняли, – заюлила Стелла. – Я…
– Милочка, – тетя вдруг резко остановилась и продела руку сквозь мою руку, – вы – отвратительная, пьющая лгунья. Я не желаю с вами беседовать. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Я молчала, пока вы преследовали Ральфа. Ральф взрослый и может за себя постоять! Но то, что вы пытались сделать с бедняжкой Ви, слишком отвратительно, чтобы продолжать знакомство.
– Браво! – искренне восхищенная прошептала я, когда мы получили по печенюшке и проскользнули в комнату за кафедрой, где обычно переодевался Ральф. – Марита в жизни бы не смогла! – добавила я, вспомнив странный комплимент, что тетя отвесила мне в первый день прибытия. – Так срезать может только моя Лизель! И я горжусь, считаясь твоей племянницей.
Она сверкнула и улыбнулась.
– После сегодняшнего, ты мне почти как дочь!..
Ральф и его «овечки».
Мужчины, особенно деловые, любят очертить границы дозволенного. На первом этапе, пока он еще не влюблен, выгодней всего делать вид, что ты ничего не знаешь! Иначе, он с радостью очертит тебе границы и выдаст номерок в очереди.
Ральф был деловым мужчиной. В высшей степени деловым. У Филиппа еще случались какие-то слабости, вроде баб, кокаина и алкоголя. У Ральфа слабостей не было даже в юности.
Его день был расписан по часам, его часы – по минутам. И Ральф, конечно же, хотел немедля выдать мне место в еженедельнике.
– Вторник, четверг, суббота – я тренируюсь. Понедельник, среда и пятница – веду секцию киокушинкай. Воскресенье – месса. Прибавь к этому заседания, собрания, церковь, бизнес…
– А живешь ты когда? – спросила я, с трудом одолев половину списка.
– Движение и есть жизнь!
Я посмотрела внимательнее.
Мы были вместе всего только две недели. Легко измерять неделями, когда ты ходишь на мессы. Но я почему-то вдруг напряглась. Фил тоже что-то подобное говорил мне. Типа, – я очень занятой человек! Но потом, через пару дней, я случайно подслушала его разговор с отцом.
– …ты дурак? – раздраженно переспросил Себастьян. – Что в этом может быть плохого?..
– Я не хочу так часто! – буркнул Филипп.
– Так просто не дрочи по утрам, – посоветовал отец. – И все прекрасно захочешь!
И Филипп промолчал. А меня как кипятком обварило…
– Мне было бы приятно, – продолжал Ральф, – если бы ты хоть чем-нибудь увлекалась, кроме меня. И если можно, не Инстаграмом.
– Что ты имеешь против моей Инсты?
– Ты одеваешься, как Ева до Грехопадения. А я приходской священник и мы в деревне живем.
– Никто не знает моего профиля.
– Я знаю! – ответил он. – И, кроме того, я хотел бы, чтобы ты встречалась с кем-то, кроме нас с тетей.
– Это плохо закончится, – предупредила я.
– Сделай усилие, – сказал он.
Я пожала плечами.
– В четверг ребята собирают еду с фудшерринга, – промямлил он, избегая моего взгляда. – Было бы здорово, если бы и ты помогла.
– Хорошо, – согласилась я. – Если тебе так хочется, чтоб меня еще чуть-чуть поклевали, почему нет.
Ральф пожевал губы.
– Идешь в постель? – спросил он, стараясь скрыть то, что буквально светилось на его лбу.
– Нет, – ответила я. – Моя кроватка уже проветрилась. Пожалуй, буду лучше спать у себя.
На миг мне почудилось облегчение. Потом Ральф кивнул.
II Ральф.
Разговор Ральфа и Антона в спортзале.
– Еще немного и все решат, что у нас интрижка, – сосредоточенно заметил Ральф, обрабатывая ударами грушу.
Антон бросил сумку и сел на пол.
Он уже в третий раз приходил один, когда был уверен, что Ральф один.
– Почему ты здесь, а не дома?
Ральф жестче и сильнее, чем до этого ударил по груше и отступил. Опустив руки, он медленно поднял глаза. Дома была Она. Оскорбленная в лучших чувствах. Поглощенная лишь собой.
Если кто-нибудь, когда-нибудь арестует его и получит право на просмотр истории браузера, его посадят в самую глухую одиночную камеру. И никогда уже оттуда не выпустят.
Стелла была права…
