— Ты же приходил сегодня ночью? — поправляю я тёмные волосы, вытираю пот с мокрых висков, дую на влажный лоб, чтобы его немного остудить. И чтобы не сверлил меня этим больным взглядом.
— Приходил, — отворачивается он. — Но не к тебе.
Жестоко. Но честно.
— Ясно, — убираю я руки и хочу встать, но он не позволяет.
— Я хочу, чтобы ты это знала, — удерживает он мою голову за подбородок, заглядывая в глаза. — Я люблю её.
— Я знаю.
— Нет, — качает он головой. — Её. Катарину. Не тебя.
— Слушай, — откидываю я его руку. — Давай без вот этого занудства. Любовь, морковь, долг, честь, совесть. Тебе было хорошо?
— Да.
— Жить хочу, — пожимает он плечами.
— Вот и славно. Потому что только это и имеет значение. Всё остальное — херня. Я знаю, что не она. Знаю, что здесь временно. И то, что ты её любишь — тоже. Вижу, чувствую, понимаю. Не напрягайся. Тебе это ничем не грозит. Я здесь ненадолго.
— Боюсь, тебе придётся задержаться, — вопреки своим собственным словам прижимает он меня к себе. Кладёт мою голову на плечо. Прижимается к ней щекой.
— Что сказали феи? — пытаюсь подняться я, но он не отпускает.
— Они знают, как вернуть тебя назад, — прижимается он к моим волосам губами, — но им нужен цветущий… крокус.
— Крокус? — всё же поднимаю я голову. — Я знаю, что это. Это такой типа подснежник, да? Цветёт весной.
«Чёрт! Весной?!» — всматриваюсь в его непроницаемое лицо.
— Да, всё верно, — усмехается Георг. — Но проблема в том, что в Стране Вечного Лета не бывает весны.
Глава 23
— Как не бывает весны? Почему не бывает весны? — бегаю я вокруг Георга Пятого Мрачного, как молодой заяц, кругами, пока он отдаёт распоряжения что именно снимать с повозки и куда это нести. — А осень? А зима? Я слышала, мне что-то говорили про зиму.
Не, не, не, погодите! Не согласная я тут навсегда застрять. И парень он, конечно, видный, но неготовая я. Как-то неожиданно всё это. Какое на хрен вечное лето? Надо сесть, поговорить, во всём разобраться, потом уже прогнозы погоды делать. Блин, не люблю я столько лета. И солнца. Я дождь люблю. Лучше бы меня в какую деревню Гадюкино закинуло, там всё время дожди. А этот ляпнул что попало и молчит. Я тебе эта, которая подснежники искала, что ли? Ну и где тут у вас братец Апрель? Я свои крокусы с него, конечно, стребую, можешь не сомневаться. Но мне бы хоть ориентировочку.
— Величество моё, ты оглох что ли? Какое к лешему вечное лето?
— Катарина! — осаждает он меня, схватив за руку и оглянувшись. — Мы в Живом лесу. Прикуси язык. Дома поговорим.
Ого! Вот так сразу и по-хозяйски: «Дома поговорим!». Сидеть! К ноге! Да пофиг мне в живом, в мёртвом. В поле, в огороде. Я требую вернуть мои права на перемещаемость вне зависимости от метеоусловий. Я требую объяснений!
— Я не виновата, что ничего не помню, — отбиваю я его руки. — Поговорим сейчас. Чем это место хуже остальных? — осматриваюсь на большой поляне, окружённой ровными стволами высоченных деревьев.
А мы точно к феям приехали? А то тут даже не поляна — сильно вытоптанный круг земли. Что-то вроде центральной площади в деревушке людоедов. И по центру — просто неприличных размеров кострище. И если туда заглянуть, уж не обугленные ли там человеческие кости? Тогда, конечно, зря я внимание привлекаю. Нам бы быстренько подарки с возу, глаза долу и по коням.
Но поговорить нам всё равно не дают. И, к счастью, не людоеды.
— Ваше Величество! — отвлекают меня от разглядывания этого логова местных жителей налетевшие со всех сторон, как саранча, таки местные жители. Ближайшие к нам феи сгибаются в поклоне: — Ваша Милость!
— Дон Орсино! — приседаю и я в знак приветствия, узнав бирюзовые кудряшки. — Благородные доны! — приветствую остальных, щедро расточая улыбки и не щадя края юбки своей, усердно тыкающейся от моей присядки в пыль, пока Его Строгость лишь слегка кивает, а площадь наполняется стрёкотом крыльев и зелёными человечками.
А ещё я усердно щипаю себя за ногу, ибо никогда я не была так близка к клинической картине «белой горячки» как сейчас: дрожание рук, гиперактивность, бред и, конечно, галлюцинации. Но к несчастью, и эти «марсиане», и этот Властный Пластилин — герой моих эротических фантазий, реальны как никогда.
— Мы можем провести для Её Милости урок истории, — ещё раз сгибается в низком поклоне дон Орсино. — Но что привело вас сегодня в наши края?
— Позвольте от меня и моей супруги вручить Департаменту Пространственных Связей небольшие дары в честь нашего бракосочетания, — показывает король на сгруженные ящики.
«От меня и моей супруги!» Вот нахал! И не собирался ехать, а уже все заслуги себе присвоил.
— А как же урок истории, Ваша Щедрость? — любезно улыбнувшись, наступаю я ему на ногу.
— Пожалуй, я проведу его для тебя сам, — выдавливает он сквозь зубы, вытаскивая ногу из-под моего каблука, пока феи выражают свою благодарность стрёкотом и галдежом.
— Ваше Величество! Ваша Милость! Вы в наших краях всегда желанные гости, — продолжает обмен любезностями отец Карла.
Чёрт, Карл! Он же собирался сегодня поделиться со мной какой-то идеей. Но что нарыли для Его Скрытного Величества его сородичи узнать хочется ещё больше. Только похоже мне не оставляют выбора — придётся пытать непоколебимого короля.
— К сожалению, у нас сегодня ещё столько дел, мы не можем задержаться. И огромное спасибо за ваше предложение, мы воспользуемся им в следующий раз. Очень признательны за щедрые подарки, что вы нам прислали по случаю венчания, — снова благодарит Георг Пятый Вредный всех разом коротким кивком и разворачивается к карете.
— Про следующий раз, я надеюсь, ты не пошутил?
— Это была простая любезность, — шлёпает он меня по заднице, отчего я если не взвизгиваю, то подпрыгиваю как раз по направлению к открытой дверце кареты.
«Ах ты, гад!» — красноречиво оборачиваюсь я. Но эта коронованная сволочь только что не присвистывает невозмутимо, рассматривая деревья, словно ничего интереснее в жизни не видел. А поравнявшись, подтягивает меня к себе:
— Клянусь, я тебя выпорю, если ты будешь мне перечить, — прижав к себе, угрожает он мне, наивный.
— Надеюсь, лично? — так же тихо парирую я.
— Собственными руками.
— Тогда ты крупно рискуешь. Боюсь, мне понравится, — вырываюсь я, сбегаю, но потом оборачиваюсь и протягиваю ему руку. И отдёргиваю её, когда он уже почти за неё взялся.
Только его молниеносный выпад не оставляет мне шанса. И в этот раз он меня приподнимает, прижимая к себе. И ему, наверно, кажется, что он рычит, но он же урчит, как довольный кот, пока я отбрыкиваюсь. Так, мурча и особо не напрягаясь он и затаскивает меня в карету. И бросает на сиденье рядом с моими покупками, как ещё один кулёк.
