Не дождавшись более ничего, Растаг вышел, громко хлопнув дверью.
Его никто не беспокоил и ему не отказывали в ночлеге там, где он остановился. Он мог прийти на кухни раз в день, чтобы взять пару лепешек — но и только. Как по команде, никто из жрецов не разговаривал с ним — все лишь молчаливо раскланивались, стоило обратиться с вопросом, просьбой или даже угрозой, и поспешно уходили прочь. Как от чумного.
Растаг пробовал приходить к берегу и, дождавшись гребцов, просить их о перевозе. Те разводили руками — без старшего друида или жрицы на борту выйти в Летнее море никак нельзя.
Молодой мужчина гневался, чертыхался, скалился. Но когда едва не наступил на проползавшую змею в траве, немного опомнился. Отчаявшись, стал совсем угрюм. Ограниченный в пище, быстро исхудал. Отросшая щетина придавала ему теперь диковатый вид.
Наконец, он не выдержал и явился к тетке с твердой претензией: чего от него хотят? Нелла улыбнулась как ни в чем ни бывало — она ведь говорила уже. Растаг требовал объяснить все «по-человечески», и храмовница, игнорируя его тон, велела племяннику явиться в полдень следующего дня в рощу Илланы.
Растаг послушался.
Едва переступил священный круг камней, расположенный на лужайке в центре леса, как грудь взломило судорогой, как если бы в легких на мгновение оказалось невиданно много воздуха. Так, что деть некуда.
А потом он исчез, оставив мужчине только странное, необъяснимое и приятное чувство теплоты. Точно, вспомнил Растаг, такое же он испытывал черти сколько лет назад, когда болтал с Шиадой допоздна — то в Кольдерте, то в герцогстве её мужа.
Растаг, разогнувшись, поднял глаза на храмовницу. Та стояла рядом, величественная и спокойная, как всегда, и невозмутимо взирала на скрюченного родственника. Под её взором Растаг чувствовал, как ломота в груди тает, дыхание выравнивается и мысли снова начинают привычный ход в обгон ударов сердца. Он распрямился окончательно и, повинуясь жесту Неллы, присел на один из камней круга.
— Это мой дом? — спросил он, когда храмовница присела рядом.
Жрица ответила неопределенно:
— Из всех детей твоего отца ты один был пригож для Той-что-Дает-Жизнь, один унаследовал волшебную кровь матери. Разве никогда тебя не посещало в церквях чувство, будто не хватает чего-то? Будто все правильно, но словно не до конца? Как если ты слушаешь сказителя, но он умолкает, не допев самую важную часть баллады?
Растаг сглотнул, не ответив: похоже, ей и так все прекрасно известно.
— Твое место в этой роще, — заключила Первая среди жриц. — Конечно, в ходе обучения, ты узнаешь все лица Всеблагой и обретешь силу Её Сына, но для Тинар и Нанданы ты не подходишь уже или еще, а у Шиады было лишь одно для тебя дело — привести на Ангорат.
Растаг запутался окончательно, особенно в том, шла теперь речь о Шиаде-сестре или о Матери Сумерек.
— Даже удивительно, — обронила под нос Нелла, — что у такого благочестивого христианина, как Рейслоу Стансор, родился сын вроде тебя.
— Тогда удивительней, что у него родилась дочь вроде моей сестры.
Нелла улыбнулась.
— Таких поздних друидов на моей памяти еще не бывало, — заметила она, поднимаясь. — Тебе, возможно, будет чуть труднее, но, клянусь, обрести знание, как и веру, не поздно никогда.
* * *
Растаг приступил к обучению в день летнего солнцестояния, и верховная жрица Праматери видела в этом добрый знак.
* * *
Июнь таял стремительно. Бансабира быстро проверила состояния многих ведомств в танааре. Уладила хозяйственные вопросы, перетрясла казну, а следом и хатов. Наведалась в корпус «меднотелых», проехала с проверками по кварталам крепостного города, заглянула к Ному — проведать кузена Тала, узнать новости, подарить копье из числа трофеев Багрового храма. В оружии, которым устлали её Железный путь, в большинстве случаев не было ничего особенного, но в таком деле важен сам жест. Незначительные жесты, вроде здоровенных свежих рыбин, которых, нет-нет, отправляет ей в чертог с самым быстрым своим гонцом корабел, — невидимый залог крепкой дружбы.
На обратном пути, сделав крюк, заглянула в академию к Бирхану. Стало быть, уточнила она, раманин осведомлялась о процессе обучения и даже многократно присутствовала на учениях. Странно, хмурилась Бану. Чтобы девчонка, не способная держать лук или отличить древко от рукояти, интересовалась военными вопросами. Вероятно, в её свиту Тахивран отрядила парочку опытных столичных генералов, так что путешествие Джайи по Ясу — не более, чем прикрытие. Необходимое условие, дабы проверенные и знающие люди выяснили истинное положение дел: о количестве солдат, неприступности укреплений, качестве обучения.
Тахивран … Она стократ умнее, чем выглядит. Нельзя, нельзя такой многоопытной и власть имущей, алчной и одновременно трусливой женщине отдавать в личное пользование тридцатитысячное войско Дайхатта. Неважно, как.
* * *
Вернувшись в чертог, Бану, передавая поводья лошади Серту, спросила, не было ли вестей от Сагромаха. Тот помотал головой — пока ничего.
* * *
Раз уж Сагромах медлит, подумала Бану, можно звать семью на собрание. Всю семью, включая юного Адара — следовало решить судьбу Отана. Адару по жесту Бансабиры отвели место между Тахбиром и Руссой в ряду по правую её руку. За последним следовали дети Тахбира, Махран, сын Доно-Ранбира, вернувшийся недавно из разведки, Сив и Иввани. По левую руку от Бансабиры сел Гистасп, а вслед за ним Дан, Серт, Вал, Шухран и Раду. Когда все расположились, Бану начала прямо:
— Адар, хотя тебе всего девять и, на мой взгляд, рано бывать на подобных собраниях, сейчас ты должен быть здесь.
Упомянутый Адар, худой шатенистый мальчишка в каждой черте которого читалось, что все детство его некому было любить, держался строго и с молчаливым достоинством. Короткая жизнь не оставила ему выбора быть довольным хоть чем-то: матери он не знал, отца не помнил; у Итами было четверо своих детей, Сив после кончины старших сыновей вообще едва замечала кого-то, кроме дочери; дядьям, и живому, и покойным, как и всем мужчинам нет дела до детей, пока те не вырастут, так что…
Он надеялся, что когда-нибудь станет таном вместо Сабира Свирепого, от семени которого ему довелось появиться на свет. Но странная война, о которой он только слышал в дни, когда Тахбир оборонял чертог, закончилась, отец умер, а главой дома стала старшая сестра, о которой он не помнил ничего из ранних лет. Мечта создать свою семью и возглавить род, сидя в высоком танском кресле, которое в давние времена было троном самостоятельного княжества, угасла, как закатное солнце за горизонтом. Пока есть Бану и её сын, ему нечего ждать. Да и нужно ли ему что-то? В конце концов, вон, дядя Тахбир — он не стал таном, но, кажется, вполне довольным жизнью. Чем не путь для него, Адара? Правда, дядя Отан говорил, что настоящие родственники так не поступают — не устраивают браки близких, даже не посоветовавшись или не сообщив. Так что, кто знает, сможет ли он когда-нибудь быть довольным, как Тахбир, если управлять наделом будет его сестра-танша?
