Он ушел почти два часа назад. Должно быть, это хороший знак. Могу только представлять, какие мысли крутятся сейчас у него в голове, как он размышляет над дальнейшей своей жизнью, начиная с этого момента.
– Мэм, у вас телефон звонит, – пожилой мужчина, ожидающий напротив меня в приемном покое, указывает на столик, перед которым сидел Колдер до того, как медсестра позвала его в палату.
Должно быть, он забыл свой телефон.
Звонок переходит на автоответчик, но я все равно беру телефон и кладу к себе на колени, радуясь тому, что могу присмотреть за ним до возвращения Колдера.
Устремив взгляд на телевизор, закрепленный на кронштейне в углу, я пытаюсь сосредоточиться на шоу «Let’s Make a Deal»[8], хотя я никогда не понимала, чем эта игра привлекает людей. С другой стороны, мои родители пересматривали записи старых выпусков больше десяти раз и некогда хвастались тем, что были кандидатами в участники изначальной версии игры.
Короткая вибрация заставляет меня, вопреки всем привычкам, взглянуть на телефон, но когда я вижу высветившуюся на экране надпись, то сразу же жалею о том, что сделала это.
Глава 28
Колдер
Тело отца укрыто больничными одеялами, из-под которых тянутся провода, трубки и электроды – за него дышат пикающие аппараты. Врачи смогли снова запустить его сердце, но к этому моменту его мозг слишком долго пробыл без притока кислорода.
Теперь он в буквальном смысле овощ. Просто оболочка человека, лишенная содержимого.
Иронично.
– Я надеюсь лишь, что ты осознаешь, насколько счастлив был твой отец, когда ты согласился принять «Уэллс-Тех», – говорит Лизетта, жена отца, когда мы усаживаемся в гостевые кресла в палате интенсивной терапии. Она на несколько лет младше меня, однако постоянно называет меня «милый» и «дорогой».
Глаза у нее красные, и все то время, которое она провела здесь, она не переставала плакать. Я все еще пытаюсь осознать тот факт, что она, возможно, действительно любит его.
– Давай говорить прямо: не то, чтобы у меня был особый выбор, – отвечаю я. – Он собирался продать компанию Самуэльсону, если я скажу «нет».
– Кому?
– Рою Самуэльсону, – поясняю я. Конечно же, она должна знать о нем. Он был одним из лучших друзей моего отца со времен учебы в Рутгерском университете.
Лизетта хихикает, утирая нос бумажным платочком.
– Ты в этом уверен? Твой отец никогда не упоминал мне об этом. И вообще, он помогал Рою уладить дело с банкротством. Самуэльсон только на прошлой неделе объявил об этом. Разве ты не знаешь? В CNN была целая статья об этом. Сейчас, я попробую ее найти…
Она достает свой телефон, и пару минут спустя я уже читаю статью, которая доказывает, что мой отец как был, так и остался лживым, мерзким манипулятором.
Он точно знал, что он делает.
Палата на мгновение меркнет перед моим взором, а когда я прихожу в себя, мои кулаки сжаты так крепко, что ногти врезаются в ладони.
– И слава богу. Он постоянно просил твоего отца о займах, и в последние несколько лет тот отказывал ему, хотя это было горько. Но Рой продолжал запрашивать все больше и больше… – выкладывает Лизетта. – В общем, твой отец хотел уже некоторое время назад уйти на покой и снять со своих плеч руководство «Уэллс-Тех». Но ты же знаешь его, он маньяк контроля. Он не мог доверить компанию кому попало, в особенности потому, что этот бренд выстроен вокруг имени Уэллсов. Вот почему он хотел, чтобы ты принял его наследство.
– И это, конечно же, его оправдывает, – цежу я сквозь зубы.
– Не понимаю… – она моргает. Конечно же, она не понимает.
– Неважно, – я упираю локти в колени. Теперь я не могу заставить себя даже смотреть на него. – У него не было никакой хронической болезни, верно?
Лизетта несколько секунд смотрит на меня.
– Милый, я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Он сказал мне, что умирает, – бросаю я.
«Поверить не могу, что попался на эту чушь!»
Она касается креста на цепочке, висящего в ее декольте, на фоне загорелой кожи. Огромный бриллиант на ее пальце сверкает даже в тусклом освещении больничной палаты.
– Почему он тебе это сказал? – спрашивает она. – Он вовсе не умирал. Или если умирал, то чертовски хорошо скрывал от меня это.
«Ложь. Все это была сплошная ложь».
Мне нужен свежий воздух. Крепкая выпивка. Аэрин.
– Тебе принести что-нибудь, Лизетта? – спрашиваю я, вставая. – Я хочу немного пройтись.
– Нет, спасибо, – она промокает платочком свой идеально прямой носик.
– Скоро вернусь, – говорю я, выходя из палаты. Сунув руку в карман, я пытаюсь нащупать свой телефон, но его там нет. Должно быть, я оставил его в приемном покое и – с ума сойти! – не заметил этого.
Последние два часа кажутся мне нереальными: почти все это время я смотрел на едва живое тело отца и пытался подсчитать, сколько хороших воспоминаний я смогу нашарить в своем прошлом.
Я дошел до шести, прежде чем исчерпал весь запас, но, я полагаю, это лучше, чем ничего.
Пройдя через двустворчатую дверь, ведущую в приемный покой, я обнаруживаю, что Аэрин сидит на том же месте, где сидела, когда я уходил.
– Слушай, ты не поверишь… – начинаю я.
Она встает, забрасывает ремешок сумочки на плечо и протягивает мне мой телефон.
– Аэрин? – спрашиваю я.
Ее нижняя губа дрожит; Аэрин опускает голову и идет прочь, маневрируя между другими посетителями больницы и шепча «прошу прощения».
– Аэрин! – шепотом окликаю я, следуя за ней.
Но лишь взглянув на свой телефон и увидев сообщение от своего друга-юриста, я понимаю, насколько сильно я облажался.
ПЕРЕЧИТАЙ КОНТРАКТ. ОНА НЕ МОЖЕТ УЙТИ, НО ТЫ МОЖЕШЬ УВОЛИТЬ ЕЕ ПОД ЛЮБЫМ ПРЕДЛОГОМ.
– Аэрин, подожди! – я бегу за ней, но она входит в лифт за секунду до того, как дверь закрывается.
Это все сплошное недоразумение.
Я собирался уволить ее – и лично финансировать выплату ей остатков гонорара, – потому что хотел встречаться с ней. Я собирался сделать это официально, достойно, этично – Аэрин заслуживает всего этого. Она слишком умна и работоспособна, чтобы день за днем составлять резюме по отчетам. И ей совершенно не нужно впутываться в мои сложные отношения с отцом. Она не должна быть прикована к этой дурацкой работе из-за какого-то поганого контракта.