Книга Мальчик в башне - Полли Хо-Йен

Я слышу его ночью, лежа в кровати. Я наполовину сплю, наполовину мечтаю. Дождь меня будит.

Понимание приходит через пару минут. Если прислушаться, это мягкий звук, шорох дождя. Но в ту ночь он звучит оглушительно. Жутко.

Я отдергиваю шторы. Небо закрыто тучами, но уже светлеет. Дождь проливается вниз, на землю и зелень. На разбухающих блюхеров.

Я пытаюсь рассмотреть, что творится у подножия башни, не подползают ли к нам блюхеры, но из-за дождя ничего не видно. Все плывет.

Просыпается Голубь. Я беру его сонное тело на руки и кладу на плечо. Он тяжеленький и теплый. Когда отпускаю его, он ложится мне на ноги, так что я не могу двигаться.

В конце концов я с головой прячусь под одеяло, чтобы не слышать дождь, и пытаюсь уснуть. Остается только ждать утра. И надеяться, что к тому времени дождь прекратится.

Но утром дождь все идет. Облака теперь темнее и страшнее. Раздутые и тяжелые от воды внутри.

В желудке поселился страх. Я знаю, что дождь пройдет и все будет в порядке. Что за нами приедут и нас спасут. А еще я знаю, что обе эти вещи могут и не произойти. Возможно, это конец.

Мы ничего не можем с этим поделать. Ни мама, ни Оби, ни Дори, ни Бен, ни я. Башня упадет, а мы окажемся под завалами.

К Дори я иду медленно. Голубь неуверенно балансирует у меня на плече, иногда потирая ухом мое. Будто говорит: «Держись, не останавливайся».

В квартире у Дори пусто. От остальных не видно ни следа. Ни крошек на столе, ни чашек недопитого чая. Только тишина.

Я знаю, где их найти. Начинаю долгий спуск вниз и нахожу этаж, где помогал Оби сыпать соль из окон. Там никого не видно, но в коридоре лежат кучи мешков с солью.

Открывается дверь, и из квартиры выходит Оби, завернутый в шарф. Меня он не видит. Оби поднимает один из мешков и возвращается внутрь. Он выглядит уставшим. Сутулым и понурым, будто невидимая тяжесть давит на него, не давая выпрямиться. Он захлопывает за собой дверь с громким эхом.

Потом я слышу шаги. По лестнице с мешками соли в руках поднимается Бен. От хождения по лестнице и таскания мешков у него вспотело лицо. У него нет времени нормально поговорить, он велит мне идти в подвал.

Мы с Голубем спускаемся вниз. Из окон видно, как подбираются блюхеры. Они стали выше и толще, растут так близко друг к другу, будто каждый пытается растолкать остальных. Дождь омывает их блестящие тела, так что они сияют еще сильнее. Теперь они почти стеклянные. Наверно, если встать поближе, можно увидеть в них свое отражение.

Я отворачиваюсь, но едва заметное движение снова привлекает мое внимание. Мне показалось или блюхеры стали больше, чем были секунду назад? Похоже, они растут прямо на глазах.

Блюхеры стоят высокие и гордые. Теперь они не двигаются, но из-за этого кажутся еще страшнее. Словно ждут, когда я отвернусь, чтобы незаметно продвинуться вперед. Знаю, это невозможно, но глядя на их блестящие, толстые, колючие тела, я не могу отогнать эту мысль.

В подвале я встречаю маму с Дори. Они делают что-то на полу, стоя на коленках, но при виде меня поднимаются и прижимают меня к себе.

– Ты как, Ади? – спрашивает Дори. – Мы знали, что этот день настанет. Но все будет в порядке, не беспокойся. Мы с твоей мамой сыпем соль в углы и под окнами. Поможешь?

Мы работаем целый день, распихиваем белые щепотки соли по всем углам и трещинам в подвале. Занятие это долгое. Уже к полудню у меня заболели пальцы и покраснели руки. Голубь весь день наблюдал за работой или смотрел в окно. Дори сказала, что он стоит на страже.

Нам едва удается поесть. Каждый работает, пока голод становится нестерпимым, потом убегает перекусить и тут же возвращается назад. Мне хватает времени только на батончик Сникерса и парочку сырных крекеров, которые слишком долго лежали открытыми и стали немножко мягкими.

Вечером Дори заставляет нас поужинать. Она зажигает множество свечей, и комната озаряется их мягким золотистым светом. Мы кушаем липкий рис с грибами. Он жирный, и его легко глотать.

– Жаль, что голубя не получилось приготовить, – говорит Дори. – Времени не было. Но эту пачку грибов я уже давно храню.

Дори выкладывает Голубю тунца из банки, и я замечаю, что в этот раз Оби не возмущается. Он вообще сегодня по большей части молчит.

Была пара моментов, пока мы сидели за столом и наслаждались ужином, когда казалось, что у нас все хорошо. Что мы не находимся на краю гибели. Что пока мы едим нежный рис, блюхеры не сжимают нас в смертельный круг.

Но такие моменты длятся недолго. Как только мы съедаем половину, начинаем обсуждать, что сделали за сегодня и что нужно делать дальше.

Мама и Дори говорят, что подвал «засолили», поэтому они перейдут на следующий этаж. Оби говорит, что сегодня блюхеры особо не двигались, но они обязательно подберутся ближе, если мы перестанем сыпать соль. Дождь смывает ее, как только она попадает на землю. Бен предлагает сыпать соль и ночью, посменно, и все соглашаются.

Оби озвучивает то, о чем все боялись говорить. Соль заканчивается. Остались последние мешки.

– Я могу найти еще, – говорю я. До этого я молчал, и теперь все смотрят на меня. – После поисков еды по квартирам я знаю, где искать.

– Ади, – говорит Оби. – Это было бы замечательно.

Внезапно кажется, что времени доедать ужин совсем нет. Дел слишком много. Наступает ночь, но отдыхать нельзя.

Мы оставляем миски с рисом на столе и возвращаемся к работе. Голубь, правда, не хочет бросать еду. Он так громко протестует, когда я пытаюсь его поднять, что и его приходится оставить в квартире.

Дождь лил весь день и не хотел прекращаться даже с наступлением ночи. Как в то время, когда впервые появились блюхеры и начали падать дома. Все началось с бесконечного дождя.

Приходится работать при свете фонарей. Мама, Оби, Дори и Бен спускаются вниз, а я поднимаюсь наверх искать соль.

Я никогда раньше не ходил по башне в темноте. Без Голубя на плече я чувствую смесь страха и одиночества. В темноте все выглядит совсем по-другому.

Воображение подкидывает множество картинок того, что может скрываться за тенями, но чаще всего это спутанные тела блюхеров, медленно ползущие в мою сторону.

Я знаю, что в таком состоянии никому не помогу, поэтому пытаюсь сконцентрироваться на остальных.

Я думаю о Дори, о том, каким серьезным становится ее лицо, когда мы играем в карты. Вспоминаю Оби и как он всегда сутулится, когда ему грустно. Вспоминаю, как плакал Бен. Он говорил мне, что не может простить себя за смерть жены. Я вспоминаю, как маленький серый Голубь прыгнул мне на руки, спасаясь от блюхеров. Думаю о маме в свете свечей, с нами за столом на ужине. Как она улыбнулась, протянула руку и взъерошила мне волосы.