Книга Храм мотыльков - Вячеслав Прах

Доктор Браун, как и всегда, этим прохладным и ничем не примечательным утром не услышал тихих шагов Мэри, когда она покидала его. От нее осталась только вмятина на подушке и запах ее молочного тела. Женщина покидала его каждое утро так тихо, словно ходила не по деревянному полу, а по воздуху.

Дон проснулся немного раньше отца, он залил шоколадные хлопья свежим молоком, как и всегда, позавтракав в полном одиночестве, а затем не спеша собрал портфель, оделся и покинул дом.

Фредерик лежал в теплой постели и думал, как Дон, последовав его вчерашнему совету, возможно, получит сегодня неописуемое наслаждение, наблюдая за реакцией Джиа.

«Неужели это дитя – и вправду скала? – подумал Фредерик. – Ну вот, сегодня и проверим».

Доктор Браун испытывал самое настоящее удовольствие, какое только можно в жизни испытать, разговаривая со своим сыном по вечерам и давая ему дельные советы.

Мэри испытывала самое великое блаженство, когда лежала в тепле с любимым человеком.

Санитар Гарри, приходивший в клинику раньше всего персонала на полтора часа, открыл центральный вход лечебницы своим собственным ключом, а затем поднял тяжелое тело мужчины, как всегда, уснувшего под этой дверью, и отнес человека внутрь.

Он прекрасно знал, что доктора Брауна ни в коем случае нельзя будить, так как это могло привести к самым нежелательным последствиям. В своем выдуманном мире доктор Браун сейчас находился в своем доме, в своей теплой постели, рядом с любимой Мэри. Гарри тащил Фредерика через весь длинный коридор в его личный кабинет, который доктор занимал пока еще меньше недели, сажал за его личное место, а именно, за белый деревянный стол, на котором стояли горшок с кактусом, стеклянный стакан с водой и лежала история болезни безымянного пациента.

Доктор Браун перевелся из другой лечебницы под предлогом желания занять место главного врача, но настоящей причиной его переезда в этот новый дом было, несомненно, лечение, которое там не увенчалось особым успехом.

Никто Фредерику не запрещал быть доктором Брауном. Никто психиатру с дипломом, который пытался несколько лет назад покончить жизнь самоубийством, перерезав сонную артерию осколком разбитого зеркала, не мешал лечить пациентов. Но только особенных пациентов…

Фредерик был человеком достаточно уравновешенным и спокойным, а потому не доставлял никаких хлопот другим докторам, в чьих душах не таились ни дьявол, ни тьма, ни страшная ложь относительно этого мира. Доктор Браун среди деревьев себя чувствовал то деревом, то человеком.

Но кто-то постоянно качал его лодку, пытаясь заставить его заглянуть туда, куда он всей своей дрожащей сутью, скрытой за толстым слоем железа и камня, боялся заглядывать. И в этом тумане Фредерик мог передвигаться еще достаточно долго, если бы вчера его не попросили потрогать снег. Это стало точкой невозврата…

– Здравствуйте, Безымянный, – доктор Браун отверг вчерашний приказ доктора Стенли зайти в его кабинет перед началом обхода. Фредерику очень не нравилось, когда ему приказывали.

– Здравствуйте, доктор Браун, – ответила тьма, носившая за темной повязкой человеческое лицо.

– Я потрогал снег…

Доктор Браун перевел взгляд на вазу с живым тюльпаном, который в этой сырой и холодной камере еще не погиб, а затем посмотрел на оловянного солдатика, который верно охранял каплю живого и дышащего в этом ледяном и непригодном для жизни месте.

– И какой он на ощупь, доктор?

– Он звонкий, Безымянный, понимаю, что это звучит абсурдно, но снег на ощупь звонкий… Что с ним не так?! Ответьте, пожалуйста, если вы знаете ответ на этот вопрос.

– Я знаю ответ, доктор, но не могу ответить вам прямо.

– Почему?

– Потому что вы знаете ответ на этот вопрос, но сопротивляетесь ему. Давайте я лучше отвечу вам на другой вопрос, собственно, с которым вы ко мне недавно и пришли – кто я такой!

Доктор Браун затаил дыхание, и в этой гробовой тишине каждое слово его собеседника сейчас звучало, как гром.

– Я – человек, который не имеет права говорить прямо! Я могу лишь намекать и выстраивать ассоциативный ряд из обыкновенных повседневных предметов, чтобы они говорили вам за меня. Но лично я, доктор, не могу позволить себе сказать вам все прямо, и у меня есть на то серьезные причины.

– Что это за причины, Безымянный?

– Одна из них – это то, что мое слово может вас уничтожить полностью, доктор Браун. В моих руках сейчас серьезное оружие, которое я держу при себе незаряженным, это – правда.

– Какую правду вы знаете обо мне, человек?

Доктор Браун всей своей сущностью понимал, что стоит сейчас не перед человеком, а перед бездной. Он этого не знал, нет, он это почувствовал на уровне инстинктов, такое случается, когда, например, человек собирает грибы и вдруг чувствует где-то в солнечном сплетении приближение опасности, какое-то ранее неизвестное ему чувство внезапно приходит к нему и приказывает быть внимательным. Грибник, прищурив глаза, начинает внимательно смотреть себе под ноги, ожидая опасности на земле, а в это время позади раздается громкий треск, и сосна, стоявшая метрах в тридцати вдруг валится прямо на него.

И последнее, что успевает почувствовать человек перед своей кончиной, то самое приближение опасности, взгляд бездны. Вот именно это ощутил только что на себе доктор Браун, разговаривая с Безымянным.

– Я уже пытался вам намекнуть за партией, доктор Браун, но вы меня не услышали. Вы запираете свою боль в себе.

– С того момента, как вы выиграли у меня в шахматы, в моей жизни все изменилось. Я последовал вашему совету и нашел в себе ту, запертую любовь к собственной семье.