— Она называла его «согбенным, бледным стариком с хриплым дыханием и слезящимися глазами, который, скрючившись, сидел в шезлонге в тени красивого сливового дерева, под которым особенно сильно ощущался аромат розовых кустов, растущих в саду».
— Мало похож на секс-символ.
— Это точно. Более того, он даже не понял, кто она такая. Судя по всему, он принял ее за свою служанку и выбранил за то, что она задает ему вопросы.
— О Господи, — вздохнула я. — Бедная Мариан.
— Не такая уж она и бедная, — возразил профессор, открывая дверцу машины. — Если бы она не приехала в Портистон, то никогда бы не написала свои лучшие произведения и не встретила настоящую любовь.
— Разве она умерла не старой девой?
— Не спешите, — улыбнулся профессор. У него была очень приятная улыбка. — Вы еще не дочитали эту историю до конца.
Перед домом, где когда-то жил Эндрю Берд, был длинный узкий садик, который новые хозяева почти полностью забетонировали. В самом доме, на стене которого висела синяя мемориальная доска, теперь располагалась одна из многочисленных частных гостиниц. Предупрежденная о нашем приезде хозяйка с гордостью продемонстрировала нам памятные вещи, которые она собирала в течение многих лет. Помимо нескольких редких и очень ценных первых изданий, хранящихся в застекленном книжном шкафу, тут было множество фотографий в рамках. Все стены длинного узкого коридора были увешаны снимками знаменитостей, когда-либо посещавших Портистонский литературный фестиваль.
Профессор отправился в сад, чтобы сделать фотографии места, где впервые встретились два литературных титана, а я сидела на кухне, пила чай и слушала рассказ хозяйки. Подоконник был сплошь заставлен искусственными цветами, мелкими сувенирами и вазочками с карандашами. Я выглянула в окно, чтобы посмотреть, как идут дела у профессора. Тот явно задался целью обследовать каждый уголок сада. Наверное, надеялся найти растения, которые сохранились со времен Мариан Рутерфорд. По крайней мере, ничего похожего на сливовое дерево в саду точно не было.
Когда профессор закончил осмотр, мы вернулись в центр Портистона, и он сделал несколько фотографий небольшого очаровательного домика на Черч-стрит, в котором когда-то жила Мариан Рутерфорд. В этом доме-музее, расположенном по соседству с кондитерской лавкой, она написала свой самый знаменитый роман. Фотографирование заняло довольно много времени, потому что мы приехали в один из тех редких дней, когда музей был открыт, хотя туристический сезон еще не наступил. Смотрительница музея, свирепая напористая тетка по имени мисс Скритч, которую я помнила еще со школы, заметила нас и сочла своим долгом выяснить, кто мы такие и что нам здесь нужно, а также сообщить некоторые факты из жизни Мариан Рутерфорд, которые она считала особенно важными.
— Ну, погодите… — с предвкушением сказал профессор, когда мы вернулись в машину. — Погодите, пока выйдет моя книга… — взволнованно говорил он, потирая руки. — Этой даме она совсем не понравится.
— Вы приготовили какие-то шокирующие откровения?
— Да, — ответил профессор. — Правда, осталось еще кое-что уточнить, но в целом материал уже готов. Что будем делать дальше? Вернемся в Уотерсфорд или все же заглянем в тот ресторан, о котором я говорил? Я угощу вас кофе.
А я-то надеялась, что он забыл.
— Я отвезу вас туда, — сказала я. — Но, с вашего позволения, подожду вас в машине.
Бросив на меня быстрый взгляд, профессор поудобнее устроился на сиденье.
Он мог бы задать мне тысячу щекотливых вопросов, но не стал этого делать.
— Ну что ж, — сказал он, — тогда не будем задерживаться. Я все равно хотел сегодня еще поработать. Испишу своими каракулями несколько страниц, чтобы вам было что переводить на английский.
Я благодарно улыбнулась.
Мне все больше нравился этот человек. Он никогда не лез в душу. И я тоже не задавала ему никаких вопросов.
Глава 28
Когда Линетт еще жила дома, ее постоянно приглашали присматривать за детьми. И это было вполне естественно, учитывая ее репутацию честной, надежной и рассудительной девушки. В таких маленьких городках, как Портистон, где все обо всех все знают, существует нечто вроде общинной памяти, куда заносится каждый поступок и проступок. Поэтому, после того как однажды в субботний вечер Линетт осталась с внучкой наших соседей и блестяще справилась со своей задачей, это не прошло незамеченным. С тех пор если жителям Портистона нужны были услуги бебиситтера, они обращались к Линетт.
После отъезда Линетт место штатного городского бебиситтера стало вакантным, и я очень хотела его занять.
От Линетт я знала, что главное в этом деле быть ласковой с детьми и в то же время уметь уложить их в постель до прихода родителей. Я также знала, что портистонские родители испытывают гипертрофированный комплекс вины, если им не удается вернуться домой к назначенному времени. Поэтому, если они обещали вернуться, скажем, к половине двенадцатого, а возвращались в час ночи, то чаще всего удваивали, а то и утраивали оговоренную оплату. И это происходило довольно часто.
К сожалению, в соответствии с хранящейся в общинной памяти информацией, моя репутация была далека от идеала. И хотя на меня, безусловно, падали отблески славы Линетт, у портистонской общественности все-таки оставались некоторые сомнения относительно уровня моих моральных устоев. Но наступил день, когда отчаянно нуждающиеся в услугах бебиситтера родители поняли, что даже не идеальная няня все равно лучше, чем никакой, и на все зимние месяцы я была обеспечена работой. Летом я собиралась вернуться к своей любимой работе в «Маринелле».
У меня было несколько постоянных клиентов, но одна семья мне особенно нравилась.
Паркеры жили в одном из больших новых особняков, расположенных вдоль дороги, ведущей из Портистона. Дом был кирпичным, с застекленными эркерами по фасаду, встроенными гаражами и мощеными подъездными дорожками. В отличие от большинства замшелых строений нашего городка, этот роскошный особняк не протекал, не пропускал сквозняков и не скрипел от резких порывов северного ветра.
Дом был красиво и со вкусом меблирован, а толстые пушистые ковры не имели ничего общего со своими потертыми пыльными собратьями, которые устилали полы у нас дома. Диваны были мягкими и уютными, в теплой ванной всегда приятно пахло, а центральное отопление настолько эффективно обогревало дом, что не было никакой необходимости жаться поближе к камину, чтобы согреться. Большая гостиная вся была равномерно теплой. Дети могли бегать по дому в одних пижамах даже в середине зимы.
У Паркеров было двое детей, Джесси и Кэл, и они ждали третьего. Очаровательные маленькие Паркеры, казалось, состояли из одних огромных глаз, темных ресниц и шелковистых волос. От них всегда приятно пахло детским шампунем. Правда, обычно я приходила, когда они уже были выкупаны, посыпаны присыпкой «Джонсонс» и полностью готовы ко сну. Я садилась на роскошный диван, а они сворачивались калачиками на подушках по обе стороны от меня. Джесси всегда была одета во фланелевую пижамку с розовыми кроликами, Кэл предпочитал желтых уток. Засунув большие пальцы в розовые ротики, они сонными глазенками рассматривали картинки в книжке, которую я им читала. Они не капризничали и не жаловались, когда я укладывала их в постель, и в этом не было ничего удивительного — ведь их спальни были такими красивыми, теплыми и уютными.
