Привезенные средства положили начало непрерывному потоку денег из Германии в руки Ленина. Он достигал пункта назначения разными путями. 15 ноября Карл Моор в Берне навестил германского посла фон Ромберга и попросил сообщить своему куратору Нассе, находившемуся тогда в Берлине, содержание пришедшей ему телеграммы от Орловского (Воровского) из Стокгольма. Воровский просил «срочно исполнить данное… обещание, так как запросы велики»[3331]. Большевики взяли новый тон: теперь они требовали от немцев «исполнения» «обещания» дальнейшей финансовой поддержки Ленина. Соответствующие немецкие инстанции тут же развили бурную деятельность. Когда попытки послать с деньгами лично Моора не удались, они стали подыскивать другие способы. 26 ноября Ромберг извещал фон Бергена, что Моор вынужден отложить отъезд «на север» еще на неделю, но успокаивал адресата: «Запрошенная помощь уже ушла отсюда на север по надежному каналу». Берген из Берлина «секретно» наказывал ему: «По имеющимся сведениям, правительству в Петербурге приходится бороться с большими финансовыми трудностями. Поэтому весьма желательно доставлять ему деньги»[3332].
Отныне это делали непрерывно, непомерно большими для истощенных финансов Германской империи суммами, прекратив лишь за несколько месяцев до ее крушения осенью 1918 г. Высшие инстанции империи требовалось подготовить к продолжению и даже усилению субсидирования Ленина после захвата им власти. В ожидании разгрома русской Ставки (3 декабря) министр иностранных дел фон Кюльман представил до сих пор недостаточно посвященному в эти вопросы императору итоговый (но все еще неполный) доклад об успехах деструктивной антироссийской политики, в котором также обосновывал необходимость дальнейшего субсидирования Ленина[3333]. Важнейшая дипломатическая цель войны, раскол Антанты, писал Кюльман, достигается изъятием из неприятельской цепи самого слабого звена, России, благодаря поддержке, оказанной большевикам: «Только средства, которые постоянно шли к большевикам с нашей стороны, по разным каналам и под меняющимися этикетками, позволили им развивать „Правду“, их главный печатный орган, вести активную агитацию и сильно расширить узкую поначалу базу своей партии. Теперь большевики пришли к власти». Но это, указывал он, лишь начало дальнейшего совместного пути. Большевикам «для упрочения их собственного положения нужен мир». Германская сторона должна воспользоваться этой их потребностью, «чтобы сначала добиться перемирия, а потом, когда станет возможно, и мира. Заключение сепаратного мира будет означать осуществление желаемой военной цели, разрыва России с ее союзниками». Тогда союзники бросят Россию на произвол судьбы, и ее финансовая зависимость от Германии возрастет, ей и дальше «придется искать поддержки у нас. Мы окажем России помощь…»
На фоне планируемой ликвидации русской Ставки и Эрих Людендорф публично высказался об октябрьском перевороте. В интервью венской газете «Нойе фрайе прессе» 2 декабря он назвал его «естественным и логичным следствием наших военных действий» и, таким образом, подлинной заслугой германских восточных армий под его руководством. Здесь Людендорф воспользовался одним из условий, на которых Парвус летом 1915 г. обещал Ленину дальнейшие субсидии.
Ленин принял его, находясь в трудном положении, однако и теперь не нарушил тогдашнего обязательства. Он безропотно смирился с заявлениями Людендорфа, оспаривавшими его собственные достижения. Германские дипломаты сильно беспокоились, как бы не испортить отношений с Лениным. Ромберг из Берна «совершенно секретно» рекомендовал Бергену в МИД немедленно принять меры, чтобы не допустить конфликта Ленина с Людендорфом и его возможной эксплуатации Антантой. По его мнению, Моору следовало как можно скорее ехать в Петроград и предупредить ожидаемое воздействие интервью на Ленина. Ромберг считал, «что Байер [т. е. Моор] в силу своего проверенного временем сильного влияния на максималистов [sic] наверняка в состоянии эффективно помешать использованию интервью… неприятелем»[3334]. Но конфликта не случилось. Русский партнер без возражений позволил Людендорфу отказывать ему в каких-либо заслугах, утверждая, что его приход к власти не «счастливый случай» для Германии, а результат современной войны: «Раньше войну друг против друга вели армии, теперь это война народов. Раньше война заканчивалась победой над вражеской армией, теперь война заканчивается победой над вражеским народом. Этому нам всем… еще надо научиться. Решающих сражений… больше не бывает, вернее, они, как доказала битва у Танненберга, решают исход войны не прямо, а опосредованно. Военные поражения подрывают доверие народа к своему правительству, оппозиция усиливается, приобретает власть, правительство падает, и если, как в России, вся система прогнила и находится на грани развала, то происходит всеобщее крушение. Нет, русская революция не счастливый случай, она — следствие наших побед»[3335].
Это было не только отрицание участия немцев в подготовке захвата власти и боях за нее в России — но и полное отрицание роли Ленина в перевороте.
10.1. Разгон Учредительного собрания
Ленин сдержал обещание даже при тяжелейших обстоятельствах. Его положение в первые недели после захвата власти, и так опасное, еще сильнее осложнялось постоянными требованиями Людендорфа. Глава Совета народных комиссаров из соображений безопасности перенес свою штаб-квартиру в комнату 67 (по словам Р. Сервиса — 81) Смольного, круглосуточно охранявшуюся латышскими стрелками, жил практически в изоляции, допуская к себе, помимо родных, только наркомов, покидал Смольный лишь по особым случаям в бронированном лимузине и каждую минуту ждал покушения. Когда Фриц Платтен впервые навестил его в Смольном, Ленин предупредил гостя, что сейчас от нападений не застрахован ни один большевик[3336]. 1 ноября Военно-революционный комитет ввел в Петрограде военное положение, запретив какие бы то ни было скопления людей на улицах. В гнетущей атмосфере полного общественного паралича — государственная жизнь замерла, чиновники оставили работу, Крестьянский союз по всей стране мобилизовал крестьян на борьбу против Совета народных комиссаров, который даже не осмеливался собираться на заседания, — 8 ноября ст. ст. Ленину «по прямому проводу от немцев в Смольный»[3337] поступил призыв Людендорфа не проводить выборы в Учредительное собрание. При всем «удовлетворении» изданием «Декрета о мире», Людендорф опасался рисков парламентского процесса, на которые шел Ленин, следуя циммервальдской программе. Как строго конфиденциально сообщил министр иностранных дел фон Кюльман австрийскому послу в Берлине 21 ноября, «большевикам… отсюда настоятельнейшим образом посоветовали… не ждать, пока заработает сложный парламентский аппарат, а… целиком устранить опасность парламентского, прежде всего социалистического мира»[3338]. «Настоятельнейшая» рекомедация Людендорфа ввергла Ленина в первый тяжелый внутриполитический кризис[3339].
