— А тетя Дженни?
Виолетта удивленно взглянула на Одри. Та в этот момент находилась в тени, и Виолетта лишь с трудом различила в полумраке ее лицо.
— Тетя Дженни любила дядю Арчи?
Однозначного ответа на этот вопрос у Виолетты не было. Она никогда над ним не задумывалась, потому что ответ казался ей очевидным. Две школьные подруги вышли замуж за двух университетских друзей. Виолетта была влюблена, и ей казалось, что Дженни тоже влюблена. Они тогда были молоды, на дворе стояло лето, они витали в облаках, и жизнь казалась им прекрасной. А вот сейчас Виолетта уже не могла однозначно ответить на этот вопрос.
— Не знаю, — медленно сказала она. — Я никогда над этим не задумывалась. — Она снова уставилась на падающий в окошко внутрь церкви свет, как будто события далекого прошлого можно было заново увидеть в солнечных лучах, просачивающихся сюда сквозь разноцветные стекла. — Я была влюблена по уши — как последняя дура. — Виолетта несколько мгновений помолчала, а затем продолжила: — Вряд ли я смогу ответить на твой вопрос. Дженни всегда была такой веселой и жизнерадостной… Все складывалось вроде бы очень удачно: я вышла замуж за Сэмюеля, а она — за Арчи… Твой дедушка был очень доволен, это я прекрасно помню, однако не могу сказать, что именно его радовало по-настоящему: то, что выходит замуж его дочь, или то, что женится его сын. Хотя я и знала своего свекра довольно хорошо, мне трудно судить, что же у него тогда было на уме. Вполне возможно, что свадьба сына имела для него гораздо большее значение, чем свадьба дочери. Замужество Дженни было для него просто решением одной из проблем… — Виолетта, опустив голову, несколько секунд помолчала. Затем, взглянув на Одри, добавила: — Арчи удивительный человек, и никто не смог бы стать для твоей тети лучшим мужем, чем он, — в этом можешь быть уверена. Думаю, она его любила, но по-своему. Существует много видов любви, Одри, и некоторые из них представляют собой отнюдь не кипучую страсть и не фейерверк чувств, однако такая любовь может оказаться очень сильной. В жизни всякое бывает.
Виолетте разбередили душу нахлынувшие воспоминания. Заметив это, Одри решила сменить тему и предложила:
— Здесь неподалеку есть райончик, где находятся самые лучшие во Франции аббатские церкви романского стиля. В них вроде бы дают концерты григорианского пения. Может, заглянем туда?
Виолетта украдкой смахнула слезу и снова улыбнулась.
— Не возражаю, — сказала она, хлопнув ладонями по бедрам. — Но сначала мы могли бы спуститься к каналу и прокатиться по нему на bateau mouche[8]. Это — самое лучшее, что мы можем сделать сегодня вечером.
— Хорошо. А затем я приглашу тебя поужинать. Как тебе моя идея?
— Лучше и не придумаешь! Когда я вернусь домой, мне, наверное, придется с грустью обнаружить, что я поправилась на несколько килограммов, но тут уж ничего не поделаешь: теплый южный воздух Франции вызывает у меня ненасытный аппетит. Самой не верится!
— Думаю, дело тут не столько во французском воздухе, сколько во французской еде, устоять перед которой просто невозможно!
Мать и дочь посмотрели друг на друга с заговорщическим видом, пытаясь скрыть за улыбкой вызванную невеселыми воспоминаниями грусть, чтобы затем, оставив эти воспоминания и эту грусть позади, продолжать жить и радоваться жизни. В конце концов, они отправились в эту поездку, чтобы немного отдохнуть и поразвлечься — а значит, именно этим им сейчас и следует заниматься.
17
Они приехали в аббатство Сен-Бенуа-сюр-Луар — Святого Бенедикта на Луаре — и успели лишь быстренько осмотреть церковь до того, как монахи с бесстрастными и сосредоточенными лицами начали удивительно организованно подходить к алтарю и занимать возле него свои места. Они делали это так тихо, что казались со стороны не людьми, а духами, парящими над плитами и мозаичным полом. Виолетта и Одри поспешно уселись на ближайшую к ним скамью — у прохода, за отделяющими боковые нефы колоннами. С этого места они видели алтарь и певчих лишь частично, что вполне устраивало Виолетту, поскольку позволяло ей не обращать внимания на тех, кто поет, и сконцентрироваться на самом монотонном пении, которое напоминало поток воздуха, проникающий сюда сквозь стены и колонны и стелющийся вдоль внутренних поверхностей церкви, отчего к пению становились причастны все камни и плиты церкви.
Виолетта вскоре расслабилась: у нее появилось ощущение, словно она находится уже не в церкви, а где-то далеко-далеко. Ей казалось, что она вошла в очень просторную пустую комнату, в которой тишина отражается эхом от стен. Монашеское пение давало возможность почувствовать умиротворение и углубиться в себя, ощутить себя в полном и столь желанном для нее уединении — несмотря на то что рядом с ней сидела дочь. Виолетта заметила, что и Одри погружается в размышления и блуждает по извилистым тропинкам собственного внутреннего мира. Виолетта в возрасте дочери тоже часто чувствовала себя заблудившейся в лесу девочкой, хотя у нее тогда имелось гораздо больше хлопот, среди которых — необходимость заботиться о маленькой дочке (Сэм в то время уже не жил в «Виллоу-Хаусе», поскольку его отправили учиться в школу-интернат Святого Михаила). Виолетта помнила беспокойство, которое охватывало ее снова и снова и изводило до такой степени, что иногда, чтобы от него избавиться, ей нужно было куда-то убежать. Именно так она и поступила, уехав к сестре после перенесенной операции.
Те дни запомнились Виолетте как период, полный умиротворения, свежего воздуха, уединения и спокойствия. Шарлотта сразу же поняла, что ее сестре нужно, и не стала донимать ее вопросами и разговорами. Там, в доме Шарлотты, Виолетта восстановила свои силы и способность радоваться маленькой дочурке, далекой от того, что происходило с ее матерью. Виолетта помнила прогулки по тихим улочкам Кентербери, где ее никто не знал, помнила, как она вместе с сестрой посещала собор и прилегающие к нему сады, осматривала стены норманнского города и «Дейн Джон гарденс», бродила по руинам аббатства Святого Августина. Когда ей хотелось побыть одной, она усаживалась на берегу реки и что-нибудь читала, а маленькая Одри тем временем безмятежно спала в коляске или же на расстеленном на траве одеяльце. Те несколько недель были очень спокойным периодом в жизни Виолетты. Они с сестрой устраивали экскурсии по окрестностям и пикники. Виолетта вспоминала дувший в Бродстерсе и Дувре легкий морской ветерок, неторопливые прогулки по городку Танбридж-Уэлс, чаепитие в торговых рядах и экскурсии по близлежащим холмам с коротенькими посиделками возле старинного знака, указывавшего дорогу паломникам. Она вспоминала гибкую траву, которую прижимал к земле ласкавший склоны холмов ветер, теплые лучи солнца, лепет маленькой Одри в ответ на сюсюканье матери и тети, не упускавших ни малейшей возможности приласкать малышку. Это были беззаботные дни — без объяснений, без оправданий, без вопросов. Они вдвоем с сестрой просто жили себе в удовольствие день за днем, осознавая при этом, что рано или поздно придется вернуться к обыденной, рутинной жизни, что они сейчас устроили себе своего рода отпуск, каникулы, позволяющие им набраться сил для дальнейшей борьбы за существование, и что эти несколько недель они, в общем-то, сами у себя украли…
