Возвращаясь домой на Рождество, я уже знала: мой мир не будет прежним.
После Дня благодарения Райан звонил каждое воскресенье и подробно рассказывал о состоянии бабули. А оно ухудшалось куда быстрее, чем мы рассчитывали, и он уже задумывался о помещении ее в пансионат для больных деменцией.
Бабушка никого не узнавала, не помнила наших имен, порой по целым дням не произносила ни слова. С утра до вечера сидела у окна, пустыми, бездумными глазами глядя на заснеженную террасу и рыбацкие суда в глубине залива.
Когда она все-таки пыталась заговорить, то часто путала слова. Говорила, например: «Я проголодалась, дайте мне съесть тарелку». Или просила Элизабет «завязать ей конверт».
Поведал мне Райан и о своих отношениях с Элизабет. Рассказал, что теперь она по большей части ночует у нас дома, хотя арендованная квартира остается за ней (впрочем, иначе и быть не могло, ведь Райан снял квартиру на год).
Мне было очень любопытно, что из этого выйдет. У них все серьезно? Они поженятся? Или это короткий роман, призванный лишь скрасить одиночество Райана после потери мамы, болезни Глэдис и разлуки со мной?
Эти вопросы я готовилась задать, отправляясь домой на зимние каникулы, и надеялась получить ответы.
Глава пятьдесят седьмая
– Как же я рада тебя видеть! – Перешагнув порог, я бросилась в объятия Элизабет.
Наконец-то! Уезжая, я и не представляла, что буду так по ней скучать! Бабуля была права: Элизабет – ангел-хранитель, посланный всем нам.
Волосы у нее отросли, в корнях мелькали рыжие, как солнце, проблески. Но главное – об этом Райан рассказал мне по телефону – исчезла татуировка-бабочка.
– Входи же! – сказала Элизабет. – Давай я повешу твою одежду.
Я скинула куртку и шарф, и она повесила все в стенной шкаф в прихожей.
У дверей появился Райан, стряхивая снег с ботинок, прежде чем войти.
– На улице холодает, – заметил он, стягивая кожаные перчатки.
– Хорошо, что вы успели домой до темноты, – добавила Элизабет.
Домой, отметила я. Элизабет говорит так, словно это – и ее дом. Немало моих ровесниц ужаснулись бы перспективе появления мачехи, но у меня эта мысль вызывала только радость. Я любила Элизабет – можно сказать, полюбила с первого взгляда, на собеседовании, когда поняла, что лучшей сиделки для бабули нам не найти. Но бабуля не всегда будет с нами – и меньше всего мне хотелось, чтобы Райан закончил жизнь в одиночестве.
– Как Шон? – спросила Элизабет. Она взяла меня под руку, и вместе мы вошли на кухню.
– Все отлично, – ответила я. – На Рождество поехал домой, к родителям. Они очень скучают.
– А ты с ними еще не встречалась?
– Нет, только разговаривала по телефону с мамой и младшей сестренкой. Она такая прелесть! – Я взглянула в сторону гостиной, откуда доносилось приглушенное бормотание телевизора. – Бабуля!
Я поспешила к ней. Но бабушка, сидевшая на диване перед телевизором, встретила меня недоуменным взглядом из-под поднятых бровей. А когда я попыталась ее обнять, отшатнулась, словно от незнакомки.
На миг я замерла, пораженная, а затем отступила на шаг и заговорила негромко и мягко:
– Привет, бабуля. С Рождеством тебя!
– С Рождеством тебя! – откликнулась она, словно эхо. Я поняла, что она повторяет мои слова, не понимая их значения.
– Что ты смотришь? – поинтересовалась я, присаживаясь рядом.
Она молча указала рукой на телевизор. Уже не могла назвать программу?
– Можно мне посидеть с тобой? – спросила я.
Она кивнула, соглашаясь.
Некоторое время мы молча сидели рядом. Я взяла ее за руку и крепко сжала. Бабуля обернулась ко мне, глаза наши встретились; я почувствовала, что она пытается понять, кто я.
Вспомнила ли – не знаю. Но я ясно ощутила: в глубине души она знает, что я – близкий, родной ей человек, любящий и любимый.
И этого было достаточно.
Глава пятьдесят восьмая
В канун Нового года Райан дежурил в неотложке. Джастина мы отпустили, решив устроить что-то вроде девичника: только мы втроем – я, бабуля и Элизабет.
К Новому году я подготовила особый подарок. Достала из подвала коробки со старыми фотографиями, все разобрала – на это ушло много часов, – отсканировала и с помощью сайта, позволяющего оформлять и подписывать изображения, создала цифровой фотоальбом и заказала его на CD. Диск пришел по почте через пару дней после Рождества, я распечатала содержимое и переплела в местной типографии – в роскошный позолоченный переплет.
В основном я выбирала фото из времен детства и молодости бабули. Долгосрочная память сохраняется лучше краткосрочной, и, глядя на эти фотографии, бабушка еще могла бы что-то вспомнить. Быть может, думала я, она узнает своих родителей, братьев и сестер и порадуется тому, что жизнь ее была долгой и насыщенной. Она – не человек без прошлого. У нее есть история, личность. Есть душа.
Часов в пять Элизабет отправилась в магазин, чтобы забрать заказанный нами праздничный торт и купить еще кое-чего к столу. Я осталась с бабулей. За ней теперь приходилось постоянно присматривать: она завела привычку беспрестанно ходить из комнаты в комнату, изучая дом, словно видела его впервые. Брала то одну вещь, то другую, недоуменно их разглядывала, переставляла – порой в какие-то очень неожиданные места – и часто пыталась выйти на улицу. Мы поставили на двери предохранители, чтобы она не могла их открыть, а на заднюю дверь – сигнализацию, купленную Элизабет.
Сейчас, к моему удивлению, бабуля подошла к ведерку у камина и достала оттуда камень – один из тех, что они с Элизабет собирали летом на берегу моря.
После Дня благодарения она уже не рисовала, но сейчас отнесла круглый камень на кофейный столик и долго в задумчивости смотрела на него.
– Ба, хочешь его расписать? – спросила я, отложив тряпку и выходя из кухни в гостиную. – У нас есть и краски, и кисточки. – И я протянула и показала ей один из раскрашенных камней, что лежали у нас на каминной полке.
Бабуля взяла у меня расписанный камень и положила рядом с первым.
– Я принесу краски, – сказала я, не дожидаясь ответа.
Я застелила кофейный столик газетой, выдавила на лист фольги небольшие лужицы красок из тюбиков и дала ей кисточку.
