Арин это почувствовал, в нерешительности поднял голову и посмотрел на Кестрель. Его зрачки расширились. Он разжал пальцы.
— От тебя пахнет мужчиной. — Арин слегка отстранился. — Откуда шинель?
Как ни странно, голос у Кестрель почти не дрожал, когда она ответила:
— Выиграла.
— И кто же стал твоей жертвой на этот раз?
— Моряк. Мы играли в карты. Я замерзла.
— И не стыдно тебе?
— Ни капельки. — Она постаралась говорить твердо. — На самом деле он сам мне ее отдал.
— Вижу, ты неплохо провела время. Сбежала из дворца, отняла у моряка шинель. Но почему же мне кажется, что это далеко не все?
Кестрель пожала плечами:
— Люблю достойных противников. Придворные совсем не умеют играть.
— И на что же вы играли?
— Я уже сказала. На шинель.
— Нет, ты сказала, что ее тебе отдали. Значит, выиграла ты что-то еще. Что именно?
— Ничего. Мы просто так играли.
— Игра без ставок? Это с тобой-то? Ни за что не поверю.
— Почему же? С тобой мы однажды играли на спички.
— Да, верно. — Арин на мгновение прикрыл глаза, и Кестрель увидела тонкую красную царапину на левом веке. В груди у нее заныло.
Потом Арин поднял взгляд. Кестрель никогда не могла устоять перед его серыми глазами. Он улыбнулся, но улыбка была ненастоящей. К тому же из-за заживающей раны она вышла кривой.
— Давай сыграем в «Зуб и жало», Кестрель. Согласна?
Она отвернулась к реке.
— Тебе лучше уехать из столицы.
— М-м, путешествие по штормовому морю в одиночестве. Звучит заманчиво.
Кестрель не ответила.
— Я не хочу уезжать, — продолжил Арин. — Давай сыграем. Всего разок.
И снова Кестрель оказалась между двух огней: поступить так, как хочется, или так, как нужно. С каждым разом делать правильный выбор становилось все сложнее.
— Когда?
— Как только представится возможность.
Разумеется, костяшки для игры под ногами не валялись. Да и Кестрель нужно подготовиться… Хотя она сама не знала зачем. Ведь это же просто игра, верно? Всего одна партия.
— Ладно, — решилась она наконец.
— Победитель получает все.
Кестрель посмотрела на Арина:
— А ставки?
— Правда.
На это Кестрель согласиться не могла. Отказываться тоже было нельзя, потому что Арин бы понял: она скрывает серьезную тайну.
— Что, не слишком заманчиво? — вздохнул он. — Понимаю. Наверное, такие ставки тебе неинтересны. Я угадал, да? Действительно, ведь я-то готов в любую секунду рассказать всю правду. Ты это знаешь и не хочешь играть на то, что можно получить просто так. — Арин смерил ее взглядом. — Кестрель, ты что-то скрываешь, и я хочу это знать. Давай сделаем так: если выиграешь, я выполню любую твою просьбу. Захочешь, чтобы я уехал, — уеду. Попросишь никогда больше с тобой не разговаривать — не буду. Назови любую цену. — Он протянул Кестрель руку. — И дай слово, что выполнишь свою часть уговора, если проиграешь. Поклянись честью валорианки.
Кестрель старалась не смотреть на его протянутую руку и поплотнее закуталась в шинель.
Проиграть — немыслимо. Но если она выиграет… Можно отправить Арина домой. Так будет лучше. Ему опасно оставаться в столице, да и ей станет легче, если он уедет.
— Кестрель. — Арин коснулся ее запястья, потом его пальцы скользнули дальше, под обшлаг рукава. От этого прикосновения сердце забилось быстрее. — В последний раз, — попросил он.
Кестрель разжала пальцы, словно больше не имела над ними власти, и вложила свою руку в его. Внезапно Кестрель показалось, будто в пустую комнату ее сознания разноцветной толпой разом ворвались все желания, которые она так отчаянно и долго старалась не впускать.
— Хорошо, — прошептала она.
Глаза Арина блеснули в темноте. Его ладонь стала горячей.
— Тогда поклянись.
— Валорианка всегда держит слово.
— Идем. — Он потянул Кестрель к переулку, ведущему вниз.
— Сейчас?
— А ты предпочитаешь встретиться во дворце? Даже не знаю, где лучше, в твоих покоях или в моих.
Кестрель выпустила его руку и потерла ладонь, словно пытаясь стереть следы его пальцев. Арин заметил это и изменился в лице.
— Сыграем как-нибудь потом, — произнесла Кестрель и вдруг поняла, что согласилась не только потому, что он — достойный противник, и даже не потому, что хотела спасти его, отправив домой. Несмотря на все убедительные причины, в глубине ее души теплилась предательская надежда на то, что она проиграет. — Потом, — повторила она.
— Нет, сейчас.
— И что, мы будем бродить по улицам, высматривая, не валяется ли где-нибудь набор костяшек?
— Не беспокойся, — усмехнулся Арин. — Я знаю отличное место.
20
Арин всерьез засомневался, что лихорадка прошла. Казалось, будто он бредит. Происходило что-то непонятное. Он вел Кестрель по узким переулкам. Она не успевала, и он попытался идти медленнее… Но уже через несколько секунд снова прибавил шагу.
Арин с трудом отличал реальность от собственных домыслов. Где правда? Он был уверен, что заметил в глазах Кестрель отвращение, когда она впервые взглянула на него. Но потом Арин получше присмотрелся к ее лицу в свете фонаря и увидел на нем лишь печаль. Или ему показалось? «Ты видишь то, что хочешь видеть», — сказал недавно Тенсен.
Когда Арин сжал в руке воротник ее краденой — подаренной? выигранной? — шинели, между ними как будто пробежала искра. Разве нет? Но потом Кестрель застыла, точно окаменела. Как тогда, на галерее, когда Арин только приехал. Может, он сам все придумал. Или эта искра означала что-то другое.
Арин не соврал, когда сказал, что доверяет ей. Но в этом было нечто болезненное, лишенное здравого смысла. Арин знал, что не должен вот так доверять Кестрель. Это глупо. По правде говоря, он и сам не понимал, чем вызвано такое чувство: у него ведь почти не осталось надежды. В своем упрямом доверии Арин напоминал нищего, который в силу привычки даже засыпает с протянутой рукой.
Арин взглянул на Кестрель. Та опасливо осматривалась, с подозрением глядя на полные нечистот канавы, неровный оранжевый свет факелов в окнах игорных домов, щербатые ступеньки, покрытые опасной коркой льда.
Кестрель поймала его взгляд и невольно поправила шарф на голове, словно пытаясь скрыть лицо от чужака. Как будто Арин еще не знал, кто она такая, и есть шанс обмануть его, спрятавшись за непривычным нарядом.
