Из этого неизвестного нам городка, Шаховской с Хрипуновым послали царю известие о своей неудаче в плавании по Обскому морю: «Осталось нас, — пишут они, — два коча и пять коломенок и те кочи морем не ходят; да к тем кочам в Тобольске и Березове дано десять якорей и десять малых парусов, канатов и веревок мало и для морского хода надобно в прибавку…»
Писали также, что они послали казаков в Обдору к остякам и в Мангазею на оленях, и если подводы будут, то они тою же зимою достигнут Мангазеи, а если самоеды с оленями не явятся, то им придется дожидаться в Пантуеве парусов и якорей из Тобольска.
С этого года нужда сибирского флота в якорях стала постоянно возрастать и оказалась так велика, что пришлось специально создавать якорный завод в Верхотурье.
Все-таки казаки добрались до Обдорска и привели оттуда остяков с оленями к Пантуеву городку. Экспедиция Шаховского и Хрипунова отправилась к Мангазейскому берегу санным путем.
Однако немирные мангазейские самоеды неожданно напали на незваных пришельцев и в жестокой битве разгромили экспедицию. От остяков березовский воевода проведал про разгром и спешно донес в Москву о беде: «при нужде убили 30 человек казаков, а князь Мирон ушел ранен, а с ним 60 человек казаков, падчи на оленей, а про Данила не ведают ранен ли или не ранен».
Сообщение о провале мангазейской акции правительства встревожило Бориса Годунова. Для восстановления русских позиций в Мангазее следовало принимать самые срочные меры. Наудачу как раз в это время снаряжались на службу в Тобольск знатные воеводы Федор Иванович Шереметев и Остафий Михайлович Пушкин. Такой уж был обычай у Москвы: назначать одновременно двух воевод в один город, чтобы ни одному из них полного единовластия в провинции не давать и обеспечить взаимный контроль соперников по воеводству.
На прощание воеводы и с ними дьяк Тимофей Куракин получили царский наказ из многих статей, из содержания которых следует, что воеводам оказывалось высочайшее доверие монарха. Воеводам поручались ратные люди, хлебный запас и денежная казна для Тобольска, Тары, Сургута и Березова, но строго предписывалось принять меры, чтобы служилые люди «не чинили насильства и продажи и убытков инородцам, к которым следует ласку и привет держать». Проницательный государь из Москвы разглядел истинную причину провала экспедиции Шаховского и Хрипунова, но мысли своей об утверждении московской власти в Мангазее не оставил. Федору Шереметеву и Остафию Пушкину вручается «Память о назначении в Мангазею воеводами князя Василия Мосальского и Савлука Пушкина на смену князя Мирона Шаховского и Данилы Хрипунова».
Начавшийся весной 1601 года поход на Мангазею был организован уже основательнее. Верхотурскому воеводе приказано было приготовить «для мангазейского хода» 15 кочей, а из Перми велено отправить в Верхотурье шесть якорей.
Воеводам Федору Ивановичу Шереметеву и Остафию Михайловичу Пушкину велено в Ярославле и Вологде купить все необходимое для экспедиции. Этим воеводам предписывалось прибыть в Верхотурье еще зимним путем, проверить качество строительства кочей, чтобы с началом навигации отправиться в Тобольск. «А прибыв в Тобольск, им наперед всех дел вычесть указ о мангазейской посылке и по тому указу наместо князя Мирона и Данила отпустить тотчас в Мангазею князя Василия Мосальского да Савлука Пушкина и наказ им дать от себя и служилых людей отпустить с ними на перемену тем, которые посланы с князем Мироном и Данилом».
Новые тобольские воеводы в точности выполнили царскую волю, и летом 1601 года в Мангазею двинулась вторая экспедиция под водительством бывшего тобольского письменного головы Василия Мосальского, по прозвищу Рубец, и Савлука Пушкина (Влука, сына Остафия Пушкина. — А.З.), а с ними на кочах 200 человек Литвы, казаков и стрельцов, оружие и снаряжение. Предстояло им плыть до Березова, взять там березовских и сургутских служилых людей, проводников и толмачей, «а из Березова идти в Мангазею и Енисею рекою Обью и морем наспех — днем и ночью, чтобы придти туда водяным путем до заморозков».
Наказ предписывал сменным воеводам, укрепившись в Тазовском городке, прежде всего «учесть по книгам Мирона и Данилу и отпустить их в Москву, а служилых людей, бывших с ними, — по городам, откуда взяты, и если не будет надобности, то из всего войска, прибывшего с ним в Мангазею, оставить у себя только 100 человек». Затем велено им пригласить в острог лучших из самоедов и сказать им жалованное слово: «что прежде сего приходили к ним в Мангазею и Енисею вымичи, пустозерцы и многих государевых городов торговые люди, дань с них брали воровством на себя, а сказывали на государя, обиды насильства и продажи от них были им великия, а теперь государь и сын его царевич, жалуя мангазейскую и енисейскую самоядь, велели в их земле поставить острог, и от торговых людей их беречь, чтобы они жили в тишине и покое… и ясак платили в государственную казну без ослушания».
Так было положено начало «златокипящей» Мангазее на реке Таз, городу-таможне. Воеводы Мосальский и Пушкин пробыли в Мангазее два года. Как они жили в новой государевой вотчине, подробных сведений не сохранилось. Известно лишь, что в 1602 году мангазейский воевода Савлук Пушкин по подозрению в утайке хозяйских денег запытал до смерти торгового приказчика, некоего Василия, впоследствии найденного нетленным и перенесенного в туруханский монастырь (память святому мученику Василию Мангазейскому 23 марта). Василий был первый признаваемый за богоугодившего, через свои жестокие мучения от немилостивого игемона, корыстолюбивого Савлука Пушкина. Благоговейные люди в Енисейске, Туруханске и самом Красноярске имели иконы с ликом этого мученика, изображающие юношу лет в 19, в одной только белой рубашке, а на боку иконы изображено его мучение при купце и воеводе». (Эта запись относится к 1827 году, см. Пестов. Записи об Енисейской губернии.) Естественно, что имя мучителя не составляло тайны как для верующих сибиряков, так и для Александра Пушкина, не имевшего оснований гордиться таким предком, а потому никогда о нем не упоминавшего. След воеводы Савлука из рода Пушкиных затерялся, но его напарник воевода Василий Михайлович Мосальский в истории изрядно напетлял и напачкал.
По возвращении из Мангазеи в ноябре 1604 года князь Василий состоял осадным воеводой Путивля и там решился перейти на сторону самозванца. Предательски сдав Лжедмитрию город, он выдал ему старшего воеводу Салтыкова и стрелецкого голову с сотниками. Вскоре Мосальскому удалось оказать еще большую услугу самозванцу — спасти его от плена и смерти при Добрыничах. О предательстве «окаянного» Мосальского, А. С. Пушкин упоминает в сцене «Ставка», в которой Гаврила Пушкин говорит Басманову: «Димитрия ты помнишь торжество / И мирные его завоеванья, / Когда везде без выстрела ему / Послушные сдавались города, / А воевод упрямых чернь вязала?» За верную службу Лжедмитрий приблизил Василия Мосальского и поручал ему самые важные дела. В 1605 году его посылают в Москву для устранения патриарха Иова и детей царя Бориса. С именем Мосальского связано позорное убийство царицы Марьи и Федора Годунова, он же по распоряжению Лжедмитрия перевез в свой дом несчастную Ксению Годунову, опозоренную впоследствии самозванцем. За последнюю заслугу Лжедмитрий пожаловал Мосальскому звание боярина и верховного маршала, а народ наградил его титулом «окаянный».
