Площадь была завалена сосудами, посудой, мебелью, амфорами и бурдюками. По знаку Аттилы Берик велел перевезти всё это в лагерь. Другие отряды обходили дома, сметали там всё ценное — украшения, деньги, пригодные для использования ткани — и показывали их Аттиле, прежде чем сложить в небольшие повозки, реквизированные на месте. Когда они закончили обход, Аттила ушел, приказав оставить ворота открытыми.
На следующий день, 22 июня, в строжайшем порядке делили добычу. С согласия гуннов союзникам дали поблажки, чтобы крепче привязать их к себе. Аланы, которые всего лишь охраняли южный берег, получили свою долю добычи, чтобы никому не было завидно. В лагере начался пир, а в город никто не вошел.
23-го отдыхали. Уход был назначен на 26-е. Основные силы поднимутся по Луаре до Роанна, оттуда пойдут на Вильфранш до Лиона и спустятся по долине Роны навстречу Аэцию, вышедшему из Арля. Отдельный корпус гепидов и готов пойдет на Тур[49], Пуатье[50], поднимается по долине Вьенны до Лиможа[51] и Перигё[52]. Если они так и не встретят на пути вестготов, Аттила скажет, идти ли дальше на Тулузу[53] или повернуть на восток для соединения с главной армией.
Днем ядро гуннской армии во главе с Онегесием вступило в Орлеан. Напуганные жители смотрели, как мимо их домов идут монголы, не похожие ни на что привычное. Онегесий обговорил с командиром гарнизона условия нейтрализации города. Ему вернут кое-какое оружие для защиты, но, разумеется, горожанам запрещено оказывать любую поддержку римлянам.
Онегесий еще разговаривал с градоначальником, когда раздался страшный шум. Онегесий поднялся на городскую стену. Аттила вышел из шатра. Огромная армия показалась вдали, на севере, еще одна подходила с запада. Аэций и Торисмунд, римляне и вестготы.
Уклонение
Аттила обладал численным перевесом. Он тотчас решил ударить по врагу. Неожиданность только подстегнет гуннов, мастеров неистовой конной атаки.
Но подошедшие армии не разворачивались в боевой порядок. Они устраивались на ночлег. Они изнурены. Они слишком долго шли быстрым шагом. Аттила размышлял: что делать? Налететь на них?.. Он еще был погружен в свои мысли, когда к крепостным стенам выдвинулся отряд с повозками и баллистами, поставил большой шатер, окопался и выставил часовых. Когда это было сделано, Аттила увидел, что из шатра вышел Аэций и встал в позу, привлекая к себе его взгляд.
Аттила подозвал Константа и велел ему подняться одному на верх крепостного вала, напротив входа в шатер Аэция, на пороге которого всё так же картинно стоял патриций. Констант помчался на вал. Аэций узнал его и помахал рукой. Констант ответил, пытаясь дать понять, что хочет с ним поговорить.
Аэций согласился: отослал свою охрану назад. Констант спустился с вала, вышел из Орлеана, и они оба закрылись в шатре.
Аэций раскрыл свой план. Он не хочет сражаться. Его единственное желание — чтобы Аттила вернулся восвояси самой короткой дорогой, той самой, по которой пришел. Аттила должен уйти ночью, чтобы его не увидели две армии, вставшие напротив него. Он должен разделить свои войска на две части: одна пройдет к востоку от вестготов, а вторая — к востоку от римлян, вдали от выставленных часовых, которые ничего не услышат. А потом воссоединятся в Бельгарде.
Изложив свой план, Аэций доказал, что тот превосходен. Все в выигрыше. Армии останутся целы. Аэций освободит Галлию от ее «освободителей». Аттила обманет Аэция, ускользнув от него, и сможет заняться восстановлением порядка в своей империи, потому что на Волге вновь начались волнения. Пора уже наведаться туда.
Констант отчитался Аттиле. Аттила был доволен. В семь часов, светлым летним вечером близкого солнцестояния, он объявил о ночном отступлении, разделе войск на два корпуса, воссоединении между Бельгардом и Бон-ла-Роландом, великом возвращении на Восток, где их ждут новые победы.
Было что-то невероятное в повиновении императора гуннов римскому патрицию. Он собрал 500 тысяч воинов, чтобы завоевать Западную империю, — самую многочисленную армию за всю историю Европы, а встретившись, наконец, с противником, который к тому же располагал втрое меньшими силами, покорно возвращается в исходную точку.
Во второй раз после Константинополя противник — на расстоянии вытянутой руки, практически в его власти, а он меняет решение, отказывается от боя, уходит. В обоих случаях влияние Аэция сыграло главенствующую роль, но во втором оказалось настолько сильно, что Аттила превратился в ничто. Уходи, возвращайся домой, сказал римский полководец императору гуннов, и император гуннов пошел домой со своей огромной армией. Загадка отступления под Орлеаном будет почище отступления герцога Брауншвейгского после сражения при Валь-ми (которое настолько поразило его современников, что долгое время ходили слухи о подкупе пруссака королевскими бриллиантами)[54].
Тайна прояснилась бы, если бы Аттила угодил под Орлеаном в ловушку, рисковал проиграть сражение, несмотря на превосходство в силе. Тогда он последовал бы подробным указаниям друга детства, лишь чтобы выбрать подходящее место. Присовокупить топографию к численному превосходству, чтобы нанести решающий удар, который принесет ему Галлию, подчинит вестготов, откроет путь в Италию и предоставит Западную империю его власти.
Что могло произойти между Аттилой и Аэцием, когда первому было десять лет, а второму пятнадцать, при дворе в Равенне и у Руаса? Какой договор они заключили в возрасте великих клятв, чтобы, уже состарившись, в решающие моменты римлянин из Паннонии до такой степени помыкал гунном, что тот следовал не только его советам, как под Константинополем, но и четким указаниям, как под Орлеаном?
На рассвете римляне обнаружили, что гунны исчезли. Два всадника во весь опор помчались на юг. Они спешили в Рим, сообщить Валентиниану III, что их главнокомандующий — изменник. Гунны были в его власти, а он позволил им уйти, организовав их бегство. И вот Аэций стал врагом Рима, хотя только что его спас.
