Она вытерла глаза, и граф осторожно и бережно провел ее к мраморной скамейке, наполовину скрытой кустарником и деревьями. Они присели, и граф повернулся к ней, продолжая обеими руками сжимать ее плечи. Дарсия подняла голову и их взгляды встретились.
— Любимая моя! Если бы ты только сказала, что тебе нужно покинуть Англию, я бы отправился с тобой, чтобы тебя поддержать.
— Я… я чувствовала… каким-то образом… что это судьба… отсылает меня прочь, — ответила Дарсия, — ведь я знала, что не смогу… в будущем… жить с вами… так, как… вы этого хотели.
— Именно это я и хочу попытаться тебе объяснить.
— Это… не нужно, — быстро проговорила Дарсия. — Я все понимаю… и поскольку я не вернусь… в Англию, мы никогда… больше… не увидим друг друга.
Граф улыбнулся:
— Неужели ты в самом деле думаешь, что я позволю тебе исчезнуть из моей жизни?
— Я вынуждена так поступить. Это трудно, и мне могло быть значительно легче, если бы вы не приезжали… сюда.
И только сейчас сообразив, что он не мог знать, кто она на самом деле, Дарсия спросила:
— Как вы… меня нашли?
— Я все ждал, когда ты об этом спросишь. Граф на мгновение опустил глаза, а потом заговорил:
— Когда ты уехала от меня в тот вечер, я чувствовал себя необыкновенно счастливым и все представлял, как ты поможешь мне завершить мой дом, — и вдруг сообразил, каким отъявленным глупцом я был.
Дарсия взглянула на него вопросительно. Она не могла понять, что же он пытается ей сказать.
— Я настолько привык думать о Каролине как о своей жене, что мне даже в голову не приходило, что я могу жениться на ком-то другом, — продолжал граф. — Но я нуждался в тебе и понимал: только ты могла дать мне счастье и принести радость в мой дом. Он неожиданно наклонил голову и прижался губами к ее руке.
— Целуя тебя, моя любимая, — сказал он очень тихо и нежно, — я понял, что ты — часть меня, женщина, которую я искал всю свою жизнь.
— Я… тоже, — прошептала Дарсия.
— Но я был слишком глуп, чтобы верно назвать то, что чувствовал. Я хотел, чтобы ты стала моей… но даже в мыслях я не договаривал — моей женой.
Наступило молчание, потом Дарсия сказала:
— Это моя вина, что вы не… подумали об этом. Я всегда хотела вас видеть, еще с тех пор как вы гостили у нас в Роули-Парк, когда мне было всего десять лет.
Она всхлипнула:
— Но я подумала… отец хотел, чтобы ни одна живая душа не узнала, что я его дочь, и я решила, что не перенесу, если вы будете считать меня модной графиней де Созе. Я хотела заставить вас думать обо мне… совсем… по-другому.
Она запнулась, голос ее задрожал:
— Вот почему я… разыгрывала из себя… торговку и продавала вам все эти вещи, которые брала из… Роули-Парк.
— Я понял это, когда побывал там.
— Вы были… там?
— Когда ты не приехала, как я все же надеялся, я сразу понял, что потерял тебя навсегда; поэтому решил для начала отправиться в Роуз-Коттедж.
— Миссис Коснетт не знала, кто я такая, — быстро сказала Дарсия.
— Да, но она случайно проговорилась, что деревянные резные панели, которые ты мне продала, предназначались для Роули-Парк.
— И вы поехали туда?
— Да, я поехал туда, и было совсем нетрудно выудить у смотрителя, что картину, которая находилась в Серебряном салоне, совсем недавно забрали. Я видел даже место на стене, где она раньше висела.
Воцарилось молчание. Потом Дарсия сказала:
— И тогда вы… догадались, что я… дочь лорда Роули?
— Это было не сложно, — ответил граф. — Я увидел твой портрет в кабинете хозяина дома.
— Он был… написан, когда мне было… десять лет.
— В тот год, когда мы впервые увидели друг друга. Это замечательный портрет. Думаю, нам стоит повесить его лад камином в нашей спальне.
Глаза Дарсии изумленно раскрылись.
— Но я продолжаю свой рассказ. Проследив движение чеков, выписанных мною в уплату за ламбри и картины, я узнал, что суммы, полученные по ним, были зачислены на счет, недавно открытый на имя графини де Созе.
— Вот это да! — воскликнула Дарсия.
— Зная это, было совсем не трудно выяснить остальное. О графине де Созе много говорили в свете, а ее очарование и красота превозносились практически всеми, с кем мне удалось побеседовать в моем клубе.
Он улыбнулся и закончил:
— Когда же я узнал, что ее везде сопровождала маркиза де Бьюлак, мне осталось только выяснить, куда же они уехали.
— Не поверю, что мистер Кертис мог вам что-нибудь рассказать! — воскликнула Дарсия.
— Мне пришлось задать ему небольшую трепку, — признался граф, — особенно когда я узнал в нем слугу мистера Куинси!
— Должно быть, он очень удивился, увидев вас.
— Не очень, скорее пришел в замешательство, — ответил граф. — Зато он был невероятно удивлен, что я знаю, кем ты приходишься лорду Роули, а когда я пригрозил рассказать обо всем слугам, ему ничего не оставалось делать, как смириться.
— Поэтому… вы… здесь, — прошептала Дарсия.
— Да, поэтому я здесь. И жалею только, что не смог приехать раньше и не успел сказать твоему отцу, что я позабочусь о тебе и сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива.
Почувствовав, как вздрогнула Дарсия, он нежно добавил:
— Мы будем счастливы, моя дорогая. И ты правильно предсказывала: придется заняться строительством нового крыла, чтобы дом стал достаточно просторным для большой семьи.
Он увидел, как просияло лицо Дарсии. Но она тут же помрачнела:
— Вы… не можете жениться на мне.
— Почему?
— Потому что… как сказал… папа, отправляя меня в Англию… под именем… графини де Созе, никто… не сможет жениться на мне, если будет знать, что я дочь лорда Роули.
— Не знаю, как другие, — ответил граф, — но я твердо намерен на тебе жениться.
— Н-нет, вам нельзя этого… делать.
— Почему?
— Все, что окружает вас, так… так совершенно, — чуть слышно произнесла Дарсия. — Я так мечтала, что наша… любовь тоже будет… совершенной и гармоничной… поэтому не могла согласиться… жить с вами… как вы предлагали.
— В этом ты абсолютно права. Я действительно стремлюсь к совершенству во всем. И я нашел его — в тебе.
— Н-но… папа…
— Твой отец очень любил и берег тебя. Клянусь, я буду любить и беречь тебя не меньше.
Он обнял ее и прижал к себе.
— Меня лично ничуть не волнуют сплетни, — продолжал он. — Но если тебя это тревожит, то мы ведь можем пожениться и без особой огласки, используя твое нынешнее имя. Оно абсолютно законно, а главное — известно в обществе.
