Подобные самоочевидные истины составляют один пример того, что подразумевает Аристотель под знаниями. Другой пример – это выводы, которые могут быть достоверно продемонстрированы посылками, являющимися самоочевидными истинами. Когда мы утверждаем такие выводы, мы не только знаем, что то, что они утверждают, – истина, мы также знаем, почему то, что они утверждают, – истина. Зная эти причины, мы знаем и то, что утверждения не могут быть неправдой. Здесь мы также обладаем необходимыми истинами.
В свое время Аристотель думал, что математика, особенно геометрия, служит примером таких знаний. Мнение, существующее о математике в настоящее время, не поддерживает Аристотеля. Несмотря на то что математика подошла ближе, чем любая другая наука, к представлению о том, что Аристотель подразумевал под знаниями.
Рассмотрев геометрические истины, мы поймем другое различие, которое проводил Аристотель между знанием и мнением. Есть два способа, говорил он, с помощью которых можно подтвердить вывод геометрического доказательства. Учитель, понимающий суть доказательства, подтверждает вывод, исходя из посылок, доказывающих его. Он имеет знания. Напротив, студент, не понимающий доказательства, но подтверждающий вывод, только потому, что учитель заявил, что он верен, не имеет знаний.
Даже если сама истина является аксиомой, подтвердить ее на авторитете другого человека – значит принять ее как мнение, а не как знание.
Для большинства из нас научные истины, с которыми мы познакомились, – это мнения, которые мы приняли, основываясь на авторитете ученых, а не на собственных знаниях.
Возможно, мы найдем этот способ различия знания и мнения более полезным и приемлемым. Очень немногие утверждения являются аксиомами для нас (только самоочевидные истины), и их противоположности просто невозможны. Все остальные выражают мнения, которые могут быть, а могут и не быть истиной. Хотя Аристотель назвал бы все утверждения такого рода утверждениями мнений, а не знаний, давайте посмотрим, способны ли мы разделить мнения на две группы, одна из которых имеет некоторое сходство с тем, что Аристотель определял как знания.
Наши мнения либо подтверждаются причинами и наблюдениями, либо существуют у нас без подобной поддержки. Например, если я придерживаюсь какого-то мнения только потому, что кто-то сказал, что оно истинно, а у меня самого нет других причин полагать это, то это всего лишь мое мнение. В действительности утверждение может быть верным. Но это не делает его чем-то большим, чем просто мнение. Несмотря на то что я подтверждаю его, у меня нет оснований, которые предоставили бы мне причины думать, что это истина, кроме авторитета другого человека.
У каждого из нас также есть ряд личных предрассудков – вещей, которые мы считаем истинными только потому, что мы в них верим. У нас нет никаких рациональных оснований полагать так. К подобным утверждениям мы привязаны эмоционально. Например, люди часто считают, что их страна – самая лучшая в мире. Это может быть или может не быть истиной. Вероятно, мы даже в силах привести доказательства или причины, позволяющие так считать. Но верящие в подобное люди обычно не приводят доказательств или причин. Они просто хотят в это верить.
Утверждение, к которому человек эмоционально привязан принятием желаемого за действительное, является всего лишь мнением. Другие люди могут быть эмоционально привязаны к противоположным мнениям. Поскольку ни то, ни другое, абсолютно противоположное мнение не поддерживаются причинами или доказательствами, одно мнение такого рода не хуже второго.
В случае мнений каждый имеет право отдавать предпочтение чему-то своему, притягивающему человека эмоционально. Для таких мнений не может быть доказательств, по крайней мере рациональных. Эти мнения подобны выражениям личного вкуса в еде и напитках. Вы можете любить апельсиновый сок больше, чем ананасовый, а я могу отдавать предпочтение ананасовому, а не апельсиновому. Вы можете любить свой сок, а я – свой. Нам нет смысла спорить о том, какой лучше.
Разница мнений становится оспоримой, когда мнения, в которых мы не сходимся, являются не только мнениями в том смысле, о котором мы только что говорили; когда они выступают не просто в качестве личных предрассудков, выражений вкуса или вещей, в которые мы хотели бы верить.
Например, у меня имеются серьезные основания полагать, что использование энергии солнца предоставит нам достаточно энергии, когда мы исчерпаем такое ископаемое топливо, как уголь и нефть. У вас могут быть веские причины думать, что солнечная энергия не решит проблему. Кроме того, каждый из нас в состоянии привести статистические данные тщательного изучения источников энергии. Ни один из нас не переубедит другого. Тем не менее наши различные мнения, о которых спорим, не являются всего лишь мнениями с нашей стороны.
Предположим, что ни один из нас не изучил энергетическую проблему самостоятельно. Мы просто читали то, что говорили другие по этой теме. Противоположные мнения, которых мы придерживаемся, основаны на авторитете сторонних людей. Давайте также предположим, что вашу точку зрения поддерживает множество авторитетных лиц или большинство экспертов. Аристотель сказал бы, что вы имеете более веские доводы.
С его точки зрения, мнение, которое поддерживается либо большинством людей, либо большинством из тех, кто является экспертом в данной области, либо лучшими среди экспертов, скорее всего, окажется более правильным.
Когда мнения основываются на научных данных и научном мышлении, мы приближаемся к тому, что Аристотель подразумевал под знанием, и отдаляемся от того, что он имел в виду под всего лишь мнением. Эти мнения, подтверждаемые с помощью веских доказательств и убедительных обоснований, в наши дни рассматриваются учеными как знания.
Это не знание в том смысле, который вкладывал в это слово Аристотель. Обсуждаемое нами может не оказаться лучшим из двух противоположных мнений: например, вследствие дальнейших исследований больше доказательств будут находиться на противоположной стороне; или в ходе будущих научных размышлений найдутся более убедительные причины для поддержки противоположного мнения. Ни одно научное заключение, которое мы знаем, не может быть окончательной или высшей истиной – истиной за рамками возможных исправлений или отклонений дальнейшими исследованиями и размышлениями об этом предмете.
Противоположность любого мнения, которое мы считаем научным заключением, всегда остается возможной, потому что не существует научных заключений, которые сами по себе являются очевидной истиной. Тем не менее их большое количество на протяжении веков поддерживается вескими доказательствами и бесспорными обоснованиями. Предположения, что новые открытия могут сдвинуть весы против этих заключений, а доводы в их пользу – серьезно оспорены новыми размышлениями о предмете, не мешают рассматривать такие заключения как устоявшиеся на настоящий момент знания.
Являются ли научные заключения, подкрепленные более вескими доказательствами и лучшей аргументацией, доступной в настоящее время, только мнениями, которые мы вправе рассматривать как знания? Нет. Философские выводы могут быть также мнениями, которые мы вправе рассматривать как знания, потому что они поддерживаются здравым смыслом и весом доказательств, выступающих в их поддержку, а не оспаривающих их.
