— Я всегда находила игру на фортепиано весьма приятным занятием, — заметила я.
— Оно было бы куда приятнее, — раздраженно возразила Изабелла, — если бы не требовало столь многих часов упражнений.
— Но упражнения сами по себе немалая часть удовольствия, вы не думаете? — спросила я.
Изабелла безучастно поглядела на меня.
— Неужели?
— Искусство Изабелла тоже обожает, — заявила миссис Дженкинс. — Разумеется, к ней много лет ходил частный учитель, и у нее талант как к рисунку, так и к живописи. У нее дюжины незаконченных набросков, столь многообещающих, что у вас бы дух захватило.
— Вот бы посмотреть на них, — учтиво произнесла Кассандра.
— Тебе следовало взять с собой один или два, дорогая, — сказала миссис Дженкинс. — Ты могла бы здесь продолжить работу над ними.
— О нет! Я бросила рисование, тетя Дженкинс, — отмахнулась Изабелла. — Оно не для меня. Я слишком занята в последнее время, нанося визиты друзьям, чтобы убивать время с карандашом или акварелью. И ведь мы скоро вернемся в Лондон? Сезон начнется в будущем месяце.
— Конечно! — воскликнула миссис Дженкинс, — У меня там дом, знаете ли, на Баркли-сквер. Изабелла много раз останавливалась у меня, и мы всегда прекрасно проводили время. Помнишь ту чудную пьесу, которую мы смотрели в прошлом году, Изабелла?
— Какую, тетя? Мы смотрели целую кучу пьес.
— Я имела в виду «Короля Иоанна».
— А, ту! В которой Сара Сиддонс играет Констанцию, осиротевшую мать! За такую не грех и умереть!
— Умереть? — повторила миссис Дженкинс. — Осиротевшая мать!
И обе прыснули от смеха.
— Изабелла! Право слово! Ну разве она не самая умная девушка на свете?
Кассандра согласилась, что самая. Я кивнула и улыбнулась, стараясь казаться искренней.
— По-моему, на свете нет ничего интереснее Лондона, — сказала Изабелла, глаза ее сияли. — Я поселилась бы там, если б могла.
— Последний год запомнился особо, разумеется, — добавила миссис Дженкинс, вытирая слезы счастья, — ведь он последовал за дебютом Изабеллы.
— Вы дебютировали в Лондоне, мисс Черчилль? — осведомилась я. — Как это, должно быть, прекрасно.
— О нет! Я отчаянно хотела, конечно, — ответила Изабелла. — Быть представленной монарху в Сент-Джеймсе вместе с другими дебютантками, ах! Это стало бы самым волнительным мигом моей жизни! Но папа и слышать ничего не хотел. Он сказал, что нечего тратить деньги на лондонский сезон, коль я уже обручена.
— И все же у вас дома дали прекрасный бал, чтобы отметить это событие, — успокаивающе произнесла миссис Дженкинс. — Надеюсь, ты не перестанешь ездить со мной в Лондон, когда выйдешь замуж, Изабелла?
— Ах! Ни за что на свете, тетя.
— Вы выходите замуж, мисс Черчилль? — поинтересовалась я.
— Ну да, — ответила Изабелла тоном, который подразумевал, что данное обстоятельство должно быть прекрасно известно каждому.
— Мы ожидаем, что дату назначат в течение года, — добавила миссис Дженкинс.
— Я знаю, что мне очень повезло, — деловито заметила Изабелла. — Он весьма уважаемый человек.
— Повстречай хоть тысячу мужчин, — согласилась миссис Дженкинс, — а более достойного, чем мистер Эшфорд, не найдешь.
Мы с Кассандрой одновременно замерли в изумлении.
— Мистер Эшфорд? — повторила Кассандра.
— Да, — мрачно кивнула Изабелла, — Мои друзья не перестают повторять, что он очень стар. Это правда, ведь он в два раза старше меня, а значит, годится мне в отцы. Но я напоминаю себе, что он всегда обращался со мной с превеликим вниманием и любовью.
— Многие счастливые браки основывались на разнице в возрасте намного большей, чем у вас, дорогая, — уверила ее миссис Дженкинс.
— Он все еще неплохо выглядит, — признала Изабелла, — для пожилого человека. Остается надеяться, что он не одряхлеет слишком скоро.
Мы с сестрой сидели в потрясенном неверии. Мое сердце отчаянно колотилось. Я видела, как краска отхлынула от лица Кассандры, и сознавала, что и сама должна быть бледна, точно привидение.
— Разумеется, вы говорите не о мистере Фредерике Эшфорде? — наконец нерешительно выговорила я. — Из Пембрук-холла, Дербишир?
— Отчего же, именно о нем, мисс Джейн, — ответила Изабелла. — Вы с ним знакомы?
— Я… мы… мы немного знакомы с этим джентльменом, — сказала я. — Нам выпало удовольствие повстречать его вновь в доме вашей тетушки не далее как в прошлом месяце.
— Ну конечно! — воскликнула миссис Дженкинс. — Дорогая, я совсем забыла! Конечно, вы знаете, какой хороший человек мистер Эшфорд, и понимаете, почему ее семья так довольна этой партией. Ведь он такой умный, такой скромный и непритязательный, ни следа надменности — подобные качества нечасто найдешь в человеке его положения. Только подумайте! Когда титул и состояние перейдут от отца к сыну, наша Изабелла станет леди Эшфорд, хозяйкой самого большого имения во всем Дербишире. Такое богатство, такой прекрасный дом, такие красивые сады и леса! Нигде я не видывала таких бревен!
— Да кому какое дело до бревен? — спросила Изабелла. — И садов, на мой вкус, у него слишком много, хотя мистер Эшфорд, по-видимому, ценит их весьма высоко. Мисс Джейн, вам нездоровится?
— Нет-нет, благодарю вас, — ответила я, хотя внезапно мне стало трудно дышать.
— Моя сестра скрывает это, но, по правде говоря, в последнее время она чувствует себя не слишком хорошо, и я вижу, что ей необходим свежий воздух, — сказала Кассандра, обретя дар речи. — Если вы простите нас, миссис Дженкинс, мисс Черчилль, мы откланяемся. Премного благодарны за чай.
Глава 14
— Мистер Эшфорд обручен? — закричала я в огромном волнении, когда мы благополучно вышли на улицу и направились домой. — С Изабеллой Черчилль? Это неправда!
— Это должно быть правдой, — рассудительно сказала Кассандра. — Миссис Дженкинс подтвердила каждое слово.
— Как он мог? Не понимаю! И шести дней не прошло, как он навещал меня, питал мои надежды, что…
Я была невероятно потрясена и не могла продолжать.
— Ах, Джейн, Джейн. Мне ужасно жаль.
Я разразилась слезами. Какое-то время я была слишком поглощена горем, чтобы говорить.
— Почему он мне не сказал? — наконец воскликнула я, доставая из ридикюля носовой платок и пытаясь сдержать поток слез. — Несомненно, в их помолвке нет ничего тайного. Изабелла, похоже, считает, что о ней всему свету известно.
— Возможно, именно это он с таким трудом пытался объяснить в утро своего отъезда из Саутгемптона.
— Если так, его признание запоздало на много месяцев. Он должен был рассказать мне правду в первый же день нашей встречи в Лайме.
