Почти год она отстаивала для Марии жизнь и престол, пока в мае 1568 года той не удалось бежать из-под стражи и собрать небольшую армию сторонников. Елизавета принялась писать «дорогой сестре» поздравления и предлагать свое посредничество, чтобы уладить ее отношения с подданными, но этого не понадобилось. Спустя несколько дней армия Марии разбежалась, а сама она тайком пробралась в Англию, явившись под покровительство старшей кузины несчастной изгнанницей, лишенной всего.
Первым душевным порывом Елизаветы было немедленно принять беглянку и позволить ей пребывать при своем дворе. Советники потратили немало сил, отговаривая ее от этого опрометчивого шага. Мария могла стать магнитом для всех английских католиков, недовольных, потенциальных заговорщиков. Не последнюю роль сыграли аргументы, рассчитанные и на чисто женскую ревность Елизаветы, — при дворе не может быть двух солнц, двух государынь. Но не эти доводы, а сама Мария стала причиной того, что добросердечная встреча двух королев в очередной раз не состоялась. Оправившись от первых волнений после побега, шотландка вдруг написала английской королеве почти оскорбительное письмо, в котором косвенно обвиняла ее во всех своих бедах. Она соглашалась на ее посредничество в переговорах с шотландскими лордами, но, по ее мнению, кузина была просто обязана сделать это, чтобы загладить свою вину. Елизавета потеряла всякую охоту встречаться с «горячо любимой сестрой». Марии предстояло оставаться в Англии в официальном статусе гостьи до тех пор, пока специальная комиссия, назначенная Елизаветой по ее просьбе, не расследует конфликт между шотландкой и ее подданными. Королеве Англии, таким образом, отводилась роль третейского судьи в этой необычной тяжбе — народ Шотландии против королевы Марии. Как гостье ей обеспечили максимальный комфорт, светские развлечения, прогулки и охоту, но вскоре увезли ее с севера, где большинство населения было католиками и восторженно приветствовало шотландку, и поместили под опеку сначала Фрэнсиса Ноллиса, члена Тайного совета и стойкого протестанта, а потом — графа Шрусбери. По мере того как продвигалось расследование и все новые и новые доказательства вины Марии в убийстве мужа становились известны комиссии, ее свобода все более ограничивалась. Но в это время никто еще не мог предположить, что гостья уже никогда не покинет эту страну. Ее присутствие причинит много зла, и прежде чем окончательно уйти со сцены, она унесет с собой немало жизней. Для Елизаветы же Мария стала чем-то вроде прекрасного, но отравленного цветка, который, находясь поблизости, вытягивал из нее соки и стирал румянец с лица. Целых двадцать лет королева Англии будет размышлять о том, как поступить со своей коронованной пленницей. Во всяком случае, ее решение нельзя назвать необдуманным.
«Дама, влекущая за собой якорь»
Англия — Шотландия — Франция — Испания — в этом заколдованном круге европейских проблем постоянно вращались мысли Елизаветы. В тесном континентальном мире, где все были против всех, королеве маленького острова в Северном море было непросто отстоять для него достойное место. Когда ее отец, Генрих VIII, назвал себя императором, он понимал под этим нечто совершенно отличное от того, что мы вкладываем теперь в понятие «империя». Генрих имел в виду, что английский монарх абсолютно независим от других иностранных властителей и сам по себе есть высшая суверенная власть. В начале своего пути Елизавета формально восприняла от него этот титул, но за свою жизнь она немало сделала для того, чтобы Англия превратилась в империю в современном смысле этого слова. По какому-то непостижимому, но чрезвычайно счастливому стечению обстоятельств ее интерес к морю, людям моря, вояжам в неведомые земли совпал с пробуждением ее нации и осознанием англичанами себя как морского народа.
Удивительно, что это произошло в царствование женщины, а не при ее отце или деде. Англии, казалось, самим Богом было определено стать морской державой: остров изобиловал прекрасными гаванями и портами. Приморские графства, в особенности юго-западный берег — Дорсет, Девон, Корнуолл, поставляли поколения и поколения моряков, рыбаков и пиратов. Торговые корабли сновали через проливы на континент, увозя из Англии ее исконные товары — шерсть, сукно, олово и свинец, квасцы, пшеницу и доставляя на остров немецкие и французские вина, фламандские ткани и итальянские кружева. Однако все это были каботажные плавания — в виду знакомого берега, в тесноте Северного моря и проливов, в крайнем случае в хорошо разведанном Средиземном море.
Когда для Европы пробил великий час океанов — наступила эпоха Великих географических открытий — и Испания с Португалией устремились исследовать и завоевывать Новый Свет, англичане по-прежнему пребывали в полудреме. Колумб открывал Америку, Васко да Гама исследовал побережье Африки и пути в Индийском океане, географические карты перекраивались ежегодно, и земля на глазах приобрела шарообразную форму благодаря кругосветному путешествию Магеллана, но в Англии этот ажиотаж не находил никакого отклика. Эта северная окраина Европы была все-таки изрядным медвежьим углом.
Нельзя сказать, что два Генриха — VII и VIII — совершенно игнорировали проблему. Оба поощряли морскую торговлю; первый, по существу, создал королевский флот, второй заботился о нем и довел его численность до ста прекрасных кораблей, но они предназначались для войны с Францией, а не для дальних плаваний и открытий. Только итальянцу Каботу удалось вытянуть из Генриха VII немного денег, чтобы исследовать в интересах Англии побережье Северной Америки, и он открыл для нее Ньюфаундленд с прекрасными рыбными промыслами. Но это скромное достижение не могло идти в сравнение с успехами других держав. Испания и Португалия в это время с помощью папы римского делили весь мир пополам, как яблоко: испанцам отходило Западное полушарие, португальцам — Восточное. Остальным доставались лишь семечки.
Что-то постепенно сдвинулось в сознании англичан при Эдуарде: его подданные вознамерились отыскать Северо-Восточный проход в Китай и Индию по Ледовитому океану. Их проект поддержала и Мария Тюдор — не зря же она была замужем за Филиппом II, владыкой великой колониальной державы. Англичане героически двинулись на север, но, разумеется, застряли во льдах около нынешнего Архангельска. Московия XVI века не была той фантастически богатой и экзотической страной, какой всем рисовался неведомый Китай, но представляла собой обширный и выгодный рынок, и английские купцы поспешили утвердиться в России, основав Московскую компанию. К моменту вступления Елизаветы на престол других достижений в сфере торговой экспансии за англичанами не числилось.
При Елизавете положение разительно изменилось. Все сошлось, как в фокусе: энергия и инициатива частных лиц, государственный интерес, общественное мнение и, наконец, энтузиазм самой королевы. И она и советники, окружавшие ее, уже в полной мере оценили на примере Испании, за которой ревниво наблюдали, преимущества обладания заморскими колониями и торговли с ними. Из Нового Света в Испанию непрерывно шли «золотые» и «серебряные» флоты, караваны, груженные драгоценными металлами из рудников Чили и Перу. Хорошо укрепленные испанские поселения в Южной и Центральной Америке были и торговыми факториями, поглощавшими европейские товары и рабов. С переселенцами можно было бы выгодно торговать, если бы не жесткая монопольная политика испанцев, не допускавших иностранных купцов в свои колонии. Всякий, кто хотел получать оттуда экзотические товары, был вынужден отправляться в Севилью и покупать их там. Мало кто считал это справедливым, и время от времени французы, англичане, голландцы — словом, все, опоздавшие в гонке за вновь открытыми землями, проникали в Новый Свет. Местные власти охотились за контрабандистами и часто конфисковывали их товар. Тогда те, чтобы возместить ущерб, превращались в пиратов и за это расплачивались уже головами. Протестантам доставалось особенно: они считались еретиками, а в колониях, как и в самой Испании, действовала инквизиция, и немало английских моряков были здесь не просто вздернуты на виселицу, а сожжены руками католических священников.
