Он поманил пальцем Ингрид и заказал коктейль.
Ингрид была мастерицей своего дела, и коктейль получился отличный. Максимилиан понял это уже по цвету, только взглянув на бокал. Он разорвал пакетик, достал соломинку и один конец опустил в красноватую жидкость.
В баре тихо звучала музыка, рассеянный мягкий свет сочился сквозь маленькие дырочки металлических плафонов, вделанных в потолок. Круг для танцев, выложенный цветным стеклом, подсвеченный снизу электрическими лампами, тоже излучал свет — оранжевый, светло-синий, зеленый, фиолетовый.
Туристы наконец удалились, и теперь уже ничто больше не раздражало Фака, напротив, и музыка, и рассеянный свет действовали на него успокаивающе.
Неожиданно к нему подошла молоденькая официантка:
— Господин Фак, вас просят к телефону.
Эта официантка работала в «Парамоне» недавно и потому обратилась к нему так официально, все же другие называли его просто — Мак. Это пошло с легкой руки Ингрид, которая перекроила на свой лад не только имя Максимилиана, но и свое, сделав его таким же коротким и энергичным — Ин.
Фак слез с высокого круглого сиденья у стойки и направился в телефонную будку.
«Кто бы это мог быть? Шеф? Что-нибудь не в порядке со статьей?» — подумал он и сказал в трубку:
— Фак слушает.
— Здравствуй, Мак!
— Черт побери! Иоганн? Здравствуй, дружище! Откуда ты?
— Из Зальцбурга. Мак, мне очень нужно увидеться с тобой.
— Когда ты уезжаешь?
— Я улетаю завтра, в шестнадцать сорок.
— Что у тебя — пожар?
— Что-то в этом роде. Ты мне очень нужен, Мак.
— Где тебя найти?
— Я остановился в отеле «Хаусзальцбург».
— О’кей! — Фак повесил трубку, спустился в бар.
— Где Ингрид? — спросил Максимилиан у Стеллы.
— Она у себя, готовится к выступлению.
У Ингрид был слабенький, но приятно звучащий в микрофон голосок. Она делала только первые шаги на эстраде и относилась к этому со всей серьезностью.
Фак зашел в комнату для переодевания. Ингрид стояла перед зеркалом в коротенькой нейлоновой рубашке и длинных белых чулках.
— Ин, я должен поехать в Зальцбург.
— Сегодня?
— Нет, завтра на рассвете.
— Когда ты вернешься? — спросила Ингрид.
— Черт его знает, но задерживаться я там не собираюсь, будь спокойна. — Фак подошел к девушке, и она подставила ему щеку для поцелуя.
Фак решил немного пройтись, подумать.
Он вышел на Штефанплац. Улицы уже пустели, и машин стало меньше. Они проносились с огромной скоростью, обдавая запахом бензина, и только на перекрестке, остановленные светофором, на минуту застывали, сверкая лаком в свете ярких витрин.
Фак никак не мог найти ответа на вопрос: зачем он так срочно понадобился Иоганну? Иоганн Мирбах, как и Фак, был журналистом, и их дружба, начавшаяся в плену, все еще продолжалась. Правда, в последние годы они виделись редко. От Вены до Гамбурга, где жил Мирбах, не такое уж маленькое расстояние, чтобы часто ездить друг к другу, да и время шло, а оно не сближает людей, если они живут в разных странах. И все-таки он должен съездить.
Фак хотел позвонить шефу, но часы показывали половину первого, и Фак решил, что тот, наверное, уже спит. «Придется позвонить ему утром, из Зальцбурга. Кстати, может, Мирбах предложит какой-нибудь материал», — решил Фак.
Репортажи Мирбаха с Грюнзее[21] печатались не только в журнале «Штерн», но и на отдельных листках-приложениях, которыми были обклеены все афишные тумбы. Материалы были сенсационными, в них назывались огромные суммы фальшивых денег, сфабрикованных в гитлеровском рейхе и затопленных в озере в 1945 году. Но эта сенсация попахивала политикой, а «листок» Фака, как он называл свой журнал, политикой не занимался, и потому они до сих пор не заинтересовались этим делом. Фак тоже разделял взгляды своего шефа — людям надоела политика. Но у Мирбаха могли быть и другие материалы.
Надо съездить. Но ехать поездом не хотелось. Спальный вагон можно и не достать, а провести ночь сидя — это уже не для него. Максимилиан привык к комфорту и не имел желания ни на минуту расставаться с ним. «Поеду машиной, — решил он. — Часа четыре посплю и поеду».
Неподалеку от площади Героев находилось большое летнее кафе. Красные светящиеся трубки проглядывали сквозь густую листву кустарников на бульваре. Максимилиан заглянул сюда, чтобы выпить чашку кофе, и направился домой.
Кофе немного освежил Максимилиана, дома он принял душ. Похрустывающие прохладные простыни были приятны. Хотя шел уже второй час ночи, спать не хотелось. Он закрыл глаза, и в сознании возникло видение, которое столько лет преследовало его: он видел Мирбаха в полушубке, в шапке-ушанке, и пар… пар, окутывающий лица работающих на морозе, и синие ели, которые, как люди, ждут своего часа… и падают, падают под ударами топора, под визг пилы…
Как быстро они засыпали тогда, только бы представилась свободная минута, — на голой земле, на снегу, прислонившись к свежесрубленному дереву… Теперь же любой пустяк, даже такой, как поездка в Зальцбург, вызывал бессонницу. Что это — старость? Выглядит он неплохо: лицо холеное, белое, морщин почти нет, небольшая седина на висках придает ему привлекательность, так, по крайней мере, говорит Ингрид. Но ему бывает трудно говорить с людьми, не прошедшими через войну, даже с Ингрид. Она родилась уже после войны, а война — барьер, разделяющий жизнь поколений…
Когда он проснулся, вся комната была залита солнечным светом. Конечно, он проспал: шесть утра. Максимилиан быстро оделся и вышел на улицу. Пешеходы на тротуарах попадались редко, но машин уже было много. Его «фольксваген» стоял за углом.
Столбик бензомера показывал три четверти бака — можно ехать, не заправляясь в Вене. Фак завел мотор, выбрался на Грабен[22] и пристроился в колонну нетерпеливо пофыркивающих машин.
Выехав из города, Фак прибавил скорость, ветер засвистел в ушах, и стало даже прохладно, хоть поднимай стекла. Но этого делать он не стал, свежий воздух бодрил его.
Утром небо — ясное, ни одного облачка. Альпы, вырисовывающиеся вдали, еще не окутались дымкой. Ослепительно сверкал на вершинах снег, выпавший ночью.
Когда у Максимилиана появилась машина, он намеревался чуть ли не каждый день выезжать за город. Но это не получилось: все работа, работа, а потом уже просто лень.
В последние годы Фак возглавлял отдел искусства и редко покидал Вену, разве что приходилось иногда бывать в Зальцбурге, где проходили международные музыкальные фестивали.
