– Дэнэс амик пэро вамус! – закричал он. Верить, главное – верить, стучало в его голове. Сердце в руке стало биться сильнее, оно вырывалось из его стальных цепких пальцев. Он с огромным трудом удерживал сердце в руке. И медлить было нельзя.
– Эсту но нэрэ фацил дэбкви, – сказал он, отводя правую руку с мечом, и снизу вверх, целя в кисть своей левой руки, в невидимое его глазу сердце, нанёс удар.
Зеркало выдержало. Меч, звеня, отскочил, близнец не смог его удержать, и тот, вырвавшись из руки, упал на пол. А на месте удара образовался едва заметный глазу скол, от которого сразу побежала тонкая линия трещины. Сердце вырвалось из руки близнеца, и он почувствовал, как руку сковал страшный холод. С трудом, зеркало не хотело отпускать, он вынул из него руку и увидел, что она вся покрыта серебристым инеем. Он перевёл взгляд на своё отражение в зеркале, и вместо себя увидел там старуху, стоящую у самого края отвесной скалы. Ветер развевал лохмотья, прикрывавшие её тело, и длинные седые волосы, бившие по гневно трясущемуся морщинистому лицу, на котором горели кроваво-красным углём глубоко посаженные глаза.
– Ты будешь проклят, пока не начнёшь верить в то, что говоришь! – зазвенел в голове её голос.
А в низу зеркала, там, куда близнец нанёс удар, незаметно росла трещина…
Он сидел в кресле и пытался унять дрожь в руках: пальцы предательски тряслись. Да и всего здорово потряхивало.
После известия о смерти Вадима открылась вся правда, и Евгений, муж Тани, был приглашён в компетентные органы, где с ним провели длительную беседу о недопустимости вмешательства личными делами в безопасность государства. И теперь тут, на квартире убитого при весьма странных обстоятельствах и с особой жестокостью Вадима, близнецу никто не мешал.
«Дьявол, – подумал он, – какая это гадость: ждать». Он взглянул на часы, висевшие на стене, под потолком, и понял: время настало, сейчас она придёт.
Он встал и направился к окну. Почувствовал струйку холодного пота, пробежавшую между лопатками. В комнате было нестерпимо жарко, и он потянулся к оконным шпингалетам. Ворвавшийся холодный утренний воздух освежил и успокоил близнеца. Он улыбнулся: пусть не удалось достать мечом сердце властителя, но быстро он не оправится. А всё решится сегодня, сейчас. И дочь его… разве можно посылать девчонку, пусть и свою дочь, решать судьбу каравана… где-то теперь она ищет: в другой квартире, в другом доме, в другом городе…
Он вновь взглянул на часы: осталась пара минут.
Он направился к столу, стоящему в углу возле кресла. Там на столе, в футляре – кинжал. Близнец погладил одними пальцами широкое тусклое лезвие. «Скоро, теперь уже скоро», – подумал он.
Из окна донёсся звук женских каблучков. Он бросился обратно к окну и увидел её. Таня, вышедшая из-под арки соседнего дома, быстрым шагом направлялась к подъезду, где в квартире на шестом этаже близнец ждал, чтобы убить её и остановить караван. Он вернулся к столу и взял кинжал. Тот отозвался нетерпеливой дрожью и пробежавшим по лезвию синим огнём. Значит, всё правильно, оружие чувствует неминуемый финал и сей час всё свершится!
Близнец ослабил подвязки камзола – плечо должно быть свободно: бросок кинжала будет сильным и точным, в этом он не сомневался. Рана на ноге его не беспокоила. Он обвёл комнату взглядом: ничто не должно мешать… Зеркало! Зеркало висело у входа в квартиру, то самое, через которое он безуспешно пытался достать до сердца властителя!
– Чёрт! – зарычал близнец. – Как же я забыл про тебя!
Снять, завесить… он оглянулся вокруг – ни черта нет! Покрывало на кресле он не заметил.
– Ладно, заклятие продержится эти секунды, – крикнул он зеркалу, – а потом всё… И времени всё равно нет!
В комнате стало стремительно темнеть, видимо, облака закрывали солнце. «На руку, – подумал он, – никто не придёт по лучу». За дверью послышался звук поднимающегося лифта, открывающихся дверей и приближающийся стук каблуков.
Близнец встал посреди комнаты, напротив входной двери, положил руку с кинжалом на плечо и стал ждать, когда откроется дверь.
Эпилог
Прошло шесть лет с того памятного дня, когда Навуходоносор сумел вырваться из заклятья и, выйдя из треснувшего зеркала, закрыл своим телом Таню от кинжала близнеца. Сам близнец умер ещё до того, как кинжал, пущенный его рукой, пронзил грудь стража каравана: Азува, возникшая на ворвавшемся в комнату солнечном луче, одним взмахом алебарды разрубила близнеца на две части от шеи до паха.
Впрочем, Таня была равнодушна к этим ужасным смертям, произошедших рядом с ней и на её глазах. Сердце её умерло в тот день, когда Евгений рассказал ей о смерти Вадима. Приукрасив и наврав многое из того, как умер её любимый. И в душе Тани ничто не шевельнулось, когда у её ног умирал Навуходоносор: Евгений и Жанна своей связью вытравили всё, чем была наполнена её душа. Безучастная, она легко переступила через умирающего воина, отдавшего за неё жизнь. Безразлично посмотрела на то, что секундой назад было близнецом, и вздрогнула лишь, когда взглянула в глаза Жанны, прошедшей мимо неё. Жёсткий немигающий взгляд древнего ящера, казалось, проник в самую душу Тани и, не найдя там ничего, удовлетворённо отпустил её. Но Таню охватило то зябкое и уже забытое ею чувство, которое она впервые узнала возле пещеры в том двухдневном походе, где познакомилась с Жанной. И душа Тани наполнилась холодом и отчуждением.
Не найдя в квартире обещанного письма, Таня устало опустилась на стул у открытого окна, где её и обнаружила опергруппа, вызванная соседями. Её даже не стали допрашивать, правда, один из оперативников предположил версию любовной разборки, благо треугольник был налицо, но, споткнувшись о разрубленного надвое близнеца, угрюмо замолчал. Состояние Тани списали на шок – и отпустили.
А вечером, когда с Таней случился припадок, её забрали санитары.
Евгений не пожалел денег, и Таню поселили в одном из лучших приютов планеты. Расположенном на небольшом острове, затерянном в бескрайних просторах океана. Там ей выделили небольшой домик, в стороне от коттеджей пациентов и от медицинских корпусов. Домик этот, выложенный кирпичом, построен на невысоком склоне холма, и из его окон открывается поразительный красоты вид на океан. Утром, если проснуться пораньше, можно увидеть восхитительный восход белого солнца над синей водой.
Но Таня чурается солнечного света, предпочитая ему тенистую западную часть дома. В яркие солнечные дни, которых в этих широтах большинство, она старается не выходить на улицу, проводя время внутри за глухо зашторенными окнами. И только если того требуют медики, её можно увидеть бредущей по извилистым тропинкам, усаженным газонной травой, по направлению к лечебным корпусам. Приглядывает за Таней и назначает лечение специальный доктор. Впрочем, никакого особого лечения у неё нет. Ей прописан покой и водные процедуры.
Она живёт, ни в чём себе не отказывая и не находя нужды. Хотя никаких особых запросов у неё нет. Единственное, о чём она просила Евгения, когда он и Жанна посетили её во время своего свадебного путешествия, так это чтобы могилу Вадима перенесли под окна её дома в приюте. Евгений не отказал, и в скором времени в приюте, у входа в дом Тани, возник небольшой холм с кованым ограждением и гранитным надгробием, с высеченным на нём лицом Вадима.
