На пристани корабль уже поджидали. Люди подбегали к самому краю причала, приветственно кричали и махали руками. Вверх вновь взвилась свистящая ракета. Казалось, весь город собрался на площади, чтобы приветствовать цирк. Нет, Цирк!
Чарли вспомнил слова майора.
«Мы не просто какой-нибудь там цирк, мальчик! — говорил тот. — Мы — Цирк! Самый лучший цирк на свете. Мы — «Плавучий цирк Тибодэ»!»
Чарли уже знал, что произойдет потом. Все будут есть, отдыхать, приводить животных в порядок, словом — готовиться к вечернему параду. В последние два дня на корабле только и делали, что обсуждали этот самый парад.
Чарли оглянулся на темную пасть тоннеля и невольно перевел взгляд на стеклянную трубу, скрывавшую платформу метро. Возле платформы возвышалась невероятной красоты статуя: женщина с золотистыми крыльями и протянутыми вперед руками почти парила над постаментом, касаясь его лишь одной ногой. Создавалось впечатление, что небожительница опустилась посреди Парижа лишь на мгновение и сейчас опять улетит в небо.
— Что это? — спросил мальчик у Джулиуса.
— Памятник Французской революции, — объяснил тот. — На этой площади раньше была Бастилия. Памятник стоит прямо на том месте, где находилась тюрьма.
— А что она олицетворяет? — не отставал Чарли.
— Свободу, — ответил Джулиус.
Свобода… Если бы родители были свободны…
В каком-то смысле Чарли повезло. Он не видел сейчас своих родителей — сжавшихся в углу тесного грузовичка, подпрыгивающего на неровной дороге.
Свобода… Освободить львов… Но выход ли это? И решится ли он?
На корабле царила предпраздничная суматоха. Один Чарли оставался в стороне. Он чувствовал себя совершенно опустошенным. Ему предстоял выбор — нелегкий выбор. И работа — тоже нелегкая.
Итак — вперед, в Венецию! Решено: они тихо ускользнут после представления и сядут на поезд. После обеда, когда Чарли как раз собрался разведать дорогу до станции, его позвал Маккомо.
— Держи, — сказал дрессировщик, протягивая мальчику охапку одежды. — Твой костюм, — пояснил он.
Чарли принялся расправлять вещи. В охапке обнаружились брюки с золотыми лампасами, красный бархатный пиджак с золотыми эполетами и пара черных ботинок, слишком больших для детской ноги.
Мальчик продолжал подсыпать Маккомо львиные лекарства, и от их действия дрессировщик заметно изменился. Он стал более нервным и раздражительным. Раньше казалось, что все, не касающееся непосредственно львов, его не волнует, а теперь Маккомо взрывался по любому поводу.
Мужчина оглядел своего подопечного с ног до головы.
— Неплохо, — прокомментировал он.
Дрессировщик притянул Чарли к себе и обернул вокруг его головы какую-то тряпку. При ближайшем рассмотрении тряпка оказалась подобием тюрбана.
— Отлично! А на параде поедешь на своем друге, — сказал Маккомо.
Повисла тяжелая пауза.
— Что? — переспросил Чарли, надеясь, что ослышался.
— Поедешь на своем друге, — ничуть не смутившись, повторил укротитель.
— На каком друге? — прошептал мальчик, все еще надеясь на ошибку.
— На молодом льве, — ответил Маккомо. — На нем!
Дрессировщик махнул рукой в направлении клетки. Лев спал, не подозревая, какая участь ему уготована.
— Но я не могу! — слабо запротестовал Чарли. — Не могу я ехать на…
Когда он говорил майору, что смог бы сделать стойку на спине льва, он был уверен, что уж этого-то ему делать не придется. В конце концов, лев — дикое животное, хищник. Цирковая арена на инстинкты не влияет, поэтому даже дрессированный лев может разорвать наглеца на куски и не поморщиться.
— Я знаю, — сказал Маккомо, — что можешь.
Дрессировщик смотрел мальчику прямо в глаза.
Чарли показалось, что ноги сейчас откажутся держать его.
— Я точно знаю, — повторил Маккомо. — Я тебя слышал.
Что же он слышал? О чем догадался?
— Скажи своему другу, что поедешь на нем верхом. И поезжай — сегодня, на параде. А потом и на представлении проделаешь то же самое.
— Но… — тихо начал Чарли.
Он не знал, что сказать.
Маккомо придвинулся к нему вплотную.
— Неужели ты думаешь, — прошипел дрессировщик, — что ты единственный, кто умеет с ними разговаривать? Неужели ты думаешь, что ты, мальчишка, уникален? Но почему именно ты, сопляк? Почему ты? Почему?
Чарли понял, что Маккомо на самом деле имеет в виду.
— Почему ты? — говорил он. — Почему не я?
Мужчина отступил назад. Казалось, он взял себя в руки.
— Ты будешь моим переводчиком, мальчик. Мы сделаем лучший номер в истории дрессировки львов. Начнем как можно скорее. Раньше я ведь не верил, что у тебя есть этот дар, — сказал он. — Но сегодня я услышал, как ты говорил с кошкой, с этой помойной оборванкой… Как бы там ни было, ты говорил с ней! А значит, и со львами тоже можешь говорить! Мы начнем репетировать прямо завтра. В крайнем случае, послезавтра. А завтра ты сам загонишь львов в клетки. У меня праздник, мальчик! У меня завтра двойной праздник! Мой триумф — и свидание.
Глаза Маккомо поблескивали в полумраке каюты. Он что-то говорил и дальше — говорил и говорил, но Чарли его уже не слышал. Важно было только одно: завтра вечером Маккомо не будет на корабле, он пойдет на встречу с Мэйбл.
Теперь Чарли было совершенно все равно, что скажет сейчас Маккомо. Это было уже не важно. Завтра ни его, ни львов в цирке уже не будет.
— Хорошо, — безразлично согласился мальчик, натягивая ботинки.
— Так скажи ему! — нетерпеливо приказал дрессировщик.
— Что?
— Да хоть что-нибудь!
Чарли молчал. Он так долго скрывал свое умение… А теперь какой-то человек берет и приказывает ему открыть величайшую тайну.
Нельзя так просто сдаваться. Все существо мальчика отчаянно протестовало против такого поворота событий. Но надо было что-то делать.
Чарли сглотнул, поежился и приблизился к молодому льву. Затем склонился к самому уху усатого собеседника и заговорил так тихо, как только мог. Маккомо его слышать было ни к чему.
— Уважаемый лев! — сказал Чарли по-человечески.
Лев и ухом не повел.
— Уважаемый лев, — повторил мальчик, — господин Маккомо считает, что я умею с вами разговаривать. Я даже не знаю, что делать. Ну как мне доказать господину Маккомо, что этого не может быть? Ладно, не важно. Он просил сказать вам, что сегодня вечером я поеду на вас верхом. Я…
— Говори на его языке! — взревел Маккомо. — Не пытайся меня провести!
Дрессировщик потер виски. Чарли искренне надеялся, что голова у Маккомо сейчас раскалывается.
