Однажды кассир, счетовод, писец и другие служащие собрались вместе, чтобы решить, как лучше это устроить. Предлагали самые различные способы, но ни на одном не могли остановиться. Наконец один из них, Рамсундор-бабу, сказал:
— Хозяин наш, когда напьется, ничего уже не соображает! Тогда у него в руках деньги не держатся. Если бы тайно удалось через хозяйку подать жалобу на это господину сборщику налогов, тогда могли бы назначить опекуна.
Все согласились с советом Рамсундора-бабу. Только писец заявил:
— Я думаю, что вы не правы. Раз мы уж собрались вместе, все, что есть на душе, должны высказать. Я боюсь, что, когда назначат опекуна, мы не получим и тех нескольких пайс, которые нам сейчас перепадают!
Все призадумались. Но Рамсундор-бабу возразил:
— Ошибаетесь! Нам от этого только лучше. Опекун не будет так щепетилен, как Шошибхушон. Вести аккуратно бумаги да содержать счета и кассу в порядке — вот все, что ему нужно. И никто слова не скажет, если ты вместо пяти рупий запишешь пятнадцать! Компания от этого не обеднеет, — закончил он.
Предложение Рамсундора было одобрено. Все разошлись по домам.
После смерти Шоролы десять дней длились поминки. Без них невозможно было обойтись. Удивительный обычай у нас в Бенгалии! При жизни человека нам жалко потратить на него одну рупию, а когда он умирает, никто не скупится израсходовать на его похороны даже десять рупий. Сколько преждевременных кончин можно было бы предотвратить, сколько сохранить жизней, когда б на те деньги, что щедро тратятся на похороны, покупали лекарства для больных!
С тех пор как Шорола умерла, Бидхубхушоном овладело полное безразличие; он никуда не ходил, любое дело валилось у него из рук, подолгу он мог сидеть на одном месте, все о чем-то думал и часто плакал. Шема старалась не оставлять его одного. Она обычно усаживала рядом с ним Гопала. А если Гопала не было дома, сама садилась поблизости и занимала Бидхубхушона рассказами.
Однажды во время такого разговора Бидхубхушон спросил:
— Шема, вы не получали ни одного письма от меня?
— Нет.
— Тогда кто же расписывался за Гопала на квитанциях? — удивился Бидхубхушон.
— На имя Гопала не пришло ни одного письма, и он не расписывался ни на каких квитанциях. Годадхор — тот получал заказные письма, он же и расписывался. Но Гопал — никогда.
Бидхубхушон был изумлен:
— Откуда же Годадхор получал заказные письма? — спросил он.
— Кажется, его дядя присылал ему деньги, — сказала Шема.
Как только Бидхубхушон услышал это, он вскочил, накинул на плечи чадор и воскликнул:
— Шема, я все понял! Письма получал Года, и он же деньги брал! — И Бидху выбежал из дома.
Шема никак не могла понять, каким образом его письма попадали в руки Годадхора. Она пошла за Бидху, чтобы вернуть его, но напрасно. Бидху нигде не было.
Не задерживаясь, Бидхубхушон отправился прямо на почту и обратился к почтовому служащему:
— Кому вы отдавали заказные письма, которые приходили на имя Гопала?
— Все письма мы вручали Гопалу-бабу; на квитанциях имеется его подпись, — ответил тот.
— Мне не нужна подпись! Позовите почтальона, пусть он покажет мне Гопала-бабу!
Служащий тотчас послал почтальона вместе с Бидхубхушоном. Почтальон повел Бидху в дом Шошибхушона. Теперь у Бидху не оставалось никакого сомнения в том, что именно Годадхор получал его письма.
Подошли к дому Шошибхушона. Бидху описал наружность Годадхора и спросил:
— Такой Гопал-бабу?
— Да, господин, вы точно описали его, — подтвердил почтальон.
— Ну, теперь все понятно! Иди домой и никому не говори об этом. Деньги получал не Гопал. Взял их другой человек. Если проговоришься, вора не поймать!
Почтальон побледнел.
— Тхакур, я тут ни при чем! — проговорил он дрожа. — Тот человек мне сказал: «Я Гопал-бабу!», поэтому я и отдавал ему все письма. Теперь мне, бедняге, хоть умирай!
— Чего тебе бояться? — возразил Бидхубхушон. — Но если ты станешь рассказывать об этом и виновный сбежит, тогда я тебя задержу! — пригрозил он.
— От меня никто не узнает ни слова! — сказал почтальон, потрясенный услышанным, и вышел из дому.
Бидхубхушон направился в участок, к дароге. В полиции он рассказал обо всем. Дарога на это ответил:
— Сейчас темно, если идти теперь, негодяя не удастся задержать. Приходите завтра утром, возьмем несколько человек, тогда легко поймаем его.
— А что если все откроется ночью и мошенник сбежит?
— Я знаю, что делать, — ответил дарога и приказал Ромешу:
— Ромеш! Пусть сегодня четверо полицейских дежурят у дома Шошибхушона. Завтра произведем там обыск. В доме преступник, но никто не должен знать об этом. Иначе он сбежит.
— Слушаюсь! — сказал Ромеш, записал имена четырех полицейских и отослал их к дому Шошибхушона. Затем стал размышлять: «Известить мне об этом Годадхора или нет?». После долгих колебаний решил, что чересчур совестливому трудно служить в полиции.
Годадхор был спокоен. После возвращения домой Бидхубхушона он несколько дней провел в страшной тревоге. Но так как за эти дни ничего не произошло, Годадхор успокоился. Он пошел к Бидхубхушону только ради того, чтобы отвести от себя всякое подозрение.
Ночью дом Шошибхушона был под наблюдением полицейских, но в доме никто и не догадывался об этом.
На другой день Шошибхушон вышел, направляясь в контору, и, увидев перед домом полицейского, удивленно спросил:
— Что тебе здесь нужно?
— Вы подождите уходить на службу, — ответил полицейский. — Сейчас придет наш начальник. В этом доме — человек, которого мы должны задержать.
Шошибхушон был поражен:
— В моем доме?
Тогда полицейский объяснил:
— Годадхор-бабу присваивал чужие письма, теперь это открылось. Мы пришли арестовать его.
Тогда и Шошибхушон припомнил, что Годадхор получал какие-то письма. В то время у него не возникало ни малейшего подозрения, поэтому он ни о чем не расспрашивал. Годадхор же говорил, что заказные письма шлет дядя, опасаясь, что простое письмо не дойдет. Шошибхушон поверил. Теперь, услыхав от полицейского, как в действительности обстояло дело, он пришел в ярость и вызвал Годадхора.
— Ну-ка, принеси те письма, которые ты получал от своего дяди! — приказал он Годадхору.
При виде взбешенного Шошибхушона и полицейского Годадхор бросился бежать к задней двери. В онтохпуре[57] он наткнулся на Промоду.
— Куда ты, что случилось, Годадхорчондро? — спросила та.
