Книга Невыносимая любовь - Иэн Макьюэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Я знаю, ты меня не слышишь – пока. Твой разум закрыт и окружен защитой. Так удобно и спокойно говорить себе, что я сумасшедший. На помощь! Тут на улице человек предлагает мне любовь, свою и Бога! Вызовите полицию, вызовите «скорую»! У Джо Роуза никаких проблем. Его мир на месте, все сходится, вся проблема в Джеде Перри, в терпеливом идиоте, что стоит на улице, как попрошайка, и ждет, когда будет можно взглянуть на своего возлюбленного и предложить ему любовь. Что же мне сделать, чтобы ты услышал меня? Только молитва может ответить, только любовь может вынести все. Но моя любовь больше не будет умолять. Я не сижу у телефона в ожидании доброго слова. Не тебе решать, как сложится мое будущее, у тебя нет власти приказывать мне, что делать. Моя любовь тверда и сурова, она не примет ответа «нет», она упрямо движется к тебе, и она придет и потребует тебя. Иначе говоря, моя любовь – и любовь Господа – это твоя судьба. Твои отрицания и отказы и все твои статьи и книги – словно упрямство усталого ребенка. Наступит время, и ты с благодарностью примешь пришедший миг.
Видишь? Ночное чтение твоих статей укрепило меня. Вот что делает любовь Господня. Если тебе сейчас неприятно, то это лишь потому, что в тебе уже начали происходить перемены, и однажды ты с радостью скажешь: «Уведи меня от этой бессмысленности». Вот тогда мы с нежностью оглянемся на эту перепалку. Тогда мы уже будем знать, к чему она ведет, и мы улыбнемся, вспомнив, как мне пришлось давить на тебя и как ты стойко сражался, чтобы не подпустить меня. Поэтому, как бы ты ни был настроен сейчас, сохрани эти письма.
Когда я приехал ранним утром, я ненавидел тебя за то, что ты написал. Я хотел обидеть тебя. Может быть, даже больше. Больше этого, и Бог простит мне, думал я. На обратном пути, в такси, я представил, как ты говоришь мне, что и Бог, и Его Единственный Сын – всего лишь персонажи, как Джеймс Бонд и Гамлет. Или как ты сам создаешь жизнь в лабораторной колбе, взяв набор химикатов и потратив лишь какой-то миллион лет. Ведь ты не просто отвергаешь существование Бога – ты хочешь сам занять Его место. Гордыня погубит тебя. Есть таинства, которых нельзя касаться, есть смирение, которому мы должны научиться, и я ненавидел тебя, Джо, за твою самоуверенность. Ты всегда хочешь сказать последнее слово. После прочтения тридцать пятой статьи я должен был понять это. Ты ни на секунду не сомневаешься, даже мысли не допускаешь, что можешь чего-то не знать. Ты всегда тут как тут с самой последней правдой о бактериях, и о частицах, и о сельском хозяйстве, и о насекомых, и о кольцах Сатурна, и о гармонии в музыке, и о теории катастроф, и о миграции птиц... Мой мозг работал как барабан стиральной машины – вертелся и крутился, забитый твоим грязным бельем. Сможешь ли осудить меня за то, что я ненавидел тебя и мусор, заполнивший твои мозги: спутники, нанотехнологии, генная инженерия, биокомпьютеры, водородные двигатели. Все на продажу. И ты все покупаешь, ты лидер зрительских симпатий, ты специально нанятый зазывала, который умеет уговорить покупателя. Четыре года журналистской деятельности, и ни слова о настоящих вещах, о любви и вере.
Может быть, я злюсь, нетерпеливо ожидая начала нашей совместной жизни. Помню, однажды на летних каникулах мы всем классом отправились в поход по Швейцарии. И вот как-то все утро мы нудно взбирались по какой-то горной тропе. Мы все возмущались – это казалось рискованным и бессмысленным, – но учитель велел нам идти дальше. Перед самым обедом мы добрались до высокогорного луга – огромное, залитое солнцем пространство из цветов и травы, с изумительно зеленым мхом по берегам ручья. Это было волшебное место. Шумная ватага детей притихла. Кто-то шепотом сказал, что мы будто попали в Рай. Это был великий момент моей жизни. Думаю, когда мы минуем трудности, когда ты придешь ко мне и мы будем вместе, это будет словно путешествие к тому лугу. И никаких больше горных подъемов! Только спокойствие и целая бесконечность впереди.
Есть еще одна вещь, про которую я должен тебе сказать. Я ворвался в твою жизнь так же, как ты ворвался в мою. Ты вынужден жалеть, что это произошло. Вся твоя жизнь пошла кувырком. Тебе надо поговорить с Клариссой, надо перевезти все вещи, хотя от большей их части тебе, наверное, захочется избавиться. Тебе надо рассказать самому себе и всем своим друзьям не только об изменившемся адресе, но и о революции в твоей вере. Боль и суета, тебе этого не хочется. Будут моменты, когда ты пожалеешь, что я вмешался в твою размеренную и самодостаточную жизнь. Ты будешь жалеть, что я существую. Это понятно, и тебе не стоит этого стыдиться. Ты почувствуешь гнев, и ты захочешь прогнать меня прочь, потому что я олицетворяю беспорядок и кутерьму. Все именно так и должно быть. Это и есть крутая горная тропа! Всему, что ты чувствуешь, ты должен найти названия. Проклинай меня, сбрасывай на меня камни, топчи меня – если осмелишься. Но пока мы еще идем к нашему лугу, не делай лишь одного – не игнорируй меня, не делай вид, что ничего не происходит, не бойся трудностей, боли и любви. Не отворачивайся от меня, как от пустого места, проходя мимо. Ни тебя, ни меня этим не обманешь. Не отрекайся от меня, потому что так в конце концов тебе придется отречься от самого себя. Я прихожу в отчаяние, когда ты отказываешься от Бога, потому что мне кажется, что ты также отказываешься от меня. Прими меня в свою жизнь, и ты увидишь, как легко ты примешь Бога. Пообещай мне. Можешь злиться и иронизировать. Мне все равно. Я никогда от тебя не откажусь. Но никогда, никогда не делай вид, даже для самого себя, что я не существую.
Джед
Не знаю, как это вышло, но мы лежали в постели лицом к лицу, будто все было хорошо. Может, мы просто устали. Было уже поздно, далеко за полночь. Тишина была такой густой, что ее можно было разглядеть – как искры, как эмаль, – и плотной, как масляная краска. Такая синестезия, видимо, проистекала из потери ориентации, потому что ситуация была до боли знакомой – вот я лежу в зеленых лугах ее взглядов и чувствую ее гладкие тонкие руки – и в то же время неожиданной. Вряд ли мы стали врагами, но все меж нами застыло. Словно две неприятельские армии, наблюдающие друг за другом из лабиринта траншей. Мы были парализованы. Только безмолвные обвинения развевались, словно знамена, над нашими головами. Она считала меня маньяком-извращенцем и, что хуже всего, нарушителем границ ее личного пространства. А я считал, что она проявила вероломство, не поддержав меня в критической ситуации, и неоправданную подозрительность. Не было ссор и даже мелких перепалок, мы словно чувствовали, что от выяснения отношений нас разнесет вдребезги. Мы оставались в нормальных отношениях, но тщательно подбирали темы для разговоров: новости с работы, обмен мнениями насчет покупок, вечернего меню и домашних дел. Каждый будний день Кларисса уходила читать лекции, вести семинары, а также баталии с руководством. Я писал длинный и скучный обзор пяти книг о сознании. Когда я только начинал писать на научные темы, это было словно изъято из научных трактатов. Такой темы как бы не существовало. Зато теперь оно стоит наравне с черными дырами, Дарвином и вымахало едва ли не выше динозавров.
Мы продолжали жить, придерживаясь заведенного распорядка, потому что все остальное утратило свою прежнюю ясность. Мы знали, что растеряли чувства, наши чувства. Утратили любовь, забыли, как это делается, и не знали, с чего начать разговор об этой утрате. Спали в одной постели, но уже не в объятиях друг друга. Пользовались одной ванной, но никогда не раздевались друг перед другом. Мы скрупулезно старались вести себя как обычно, понимая, что все остальное, холодная вежливость, например, обернется шарадой и приведет к конфликту, которого мы всеми силами хотели избежать. То, что когда-то казалось естественным, – секс, долгие разговоры или молчаливое взаимопонимание – стало сложным, требующим усилий механизмом, как четвертый морской хронометр Харрисона[13], который устарел настолько, что запустить его невозможно. Наблюдая, как она причесывается или нагибается поднять книгу с пола, я вспоминал ее красоту, как параграф из школьного учебника, когда-то выученный наизусть. Верный, но сейчас несущественный. И я мог представить, как выгляжу в ее глазах: нескладным и невежливым верзилой, биологически мотивированной дубинкой, гигантским полипом занудной логики, с которым по ошибке связывают ее имя. Когда я говорил с ней, мой голос глухо и плоско звучал в моей голове, и не только каждая фраза, но даже каждое слово было ложью. Безмолвное раздражение и глубоко въевшаяся неприязнь к самому себе были моими составляющими, моими знаменами. Когда мы встречались взглядами, казалось, что наши призрачные, более подлые эго закрывали нам лица руками, чтобы не допустить взаимопонимания. Но наши взгляды встречались редко, и то лишь на секунду-другую, а потом нервно уходили в сторону. Те мы, которые в прошлом любили друг друга, никогда бы не поняли и не простили нынешних. Мы чувствовали это, и главной неосознанной эмоцией, витавшей в те дни по нашей квартире, был стыд.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Невыносимая любовь - Иэн Макьюэн», после закрытия браузера.
