Он был прав, абсолютно прав! Ему надо уехать. Разве можно просить его остаться, когда ее семья причинила ему столько страданий? Но… разве можно дать ему уйти? Она так любит его, любит каждый дюйм этого прекрасного тела, эту мужественную благородную душу!..
— Я люблю тебя, — повторила Грейс, понимая, что перешла на тот же просительный тон, что и Пол, но не могла ничего с собой поделать. Ведь она действительно не могла жить без него! Если бы только Рич позволил, Грейс посвятила бы всю оставшуюся жизнь тому, чтобы исправить зло, которое они ему причинили. Вторая ее ладонь легла на грудь Рича, туда, где билось его сердце. — Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, не покидай меня!
— Я должен, — повторил он нетвердым голосом и, склонив голову, прошептал: — Но… не могу!.. — Сердце под ладонью Грейс забилось быстрее. — Этой ночью я начал жить заново, и как бы мне ни было трудно, я не могу снова вернуться туда, где опять буду благополучен и… мертв.
— Этой ночью?
— Да, этой ночью! — Он привлек Грейс в свои объятия, и она прильнула к нему. — Этой ночью, когда ты любила меня.
Их тела прижались друг к другу легко и естественно. И это простое соприкосновение переполнило их обоих радостью. А потом очень медленно Рич приподнял ее лицо за подбородок, жадным взглядом исследуя каждую деталь. Глаза его были темны, но злости в них уже не было. И наконец со стоном он склонил к ней голову.
Как мог поцелуй так подействовать на ее тело? Оно словно растаяло. Это было невозможно, но тем не менее произошло. Ноги у Грейс стали как ватные, и, чтобы не упасть, она обхватила руками его шею, приоткрыла губы, и новый горячий поцелуй ожег ее.
Это длилось долго, очень долго. Наконец с видимым сожалением Рич оторвался от ее губ.
— Ты опасна, Грейс, — сказал он, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Когда я с тобой, то теряю всякое самообладание.
— Вот и прекрасно! — ответила она, чувствуя, как надежда переполняет ее сердце радостью. — Говоришь, этой ночью ты опять ожил, вновь стал чувствовать. А как насчет предстоящей?
— Я все еще живой, — ответил он, и впервые в его голосе появилась шутливая интонация. — Или ты не заметила? — Рич ласково потрепал ее по волосам. — У меня есть предчувствие, что с тобой я всегда буду живым.
— Конечно! — Грейс улыбнулась. — Поэтому ты и должен быть со мной, — мечтательно произнесла она, — и стать моей единственной любовью.
— Это как-то подозрительно смахивает на одну из поэтических цитат Кристофера Боули.
Она тихонько рассмеялась, довольная тем, что уловила в его голосе ревнивую нотку.
— Может быть. Но Кристофер привел мне еще одну цитату, — сказала она, глядя на него блестящими от слез глазами. Тучи начали расступаться, пропуская первые золотистые лучи солнца. — Хочешь услышать ее?
Рич кивнул.
— «Я так люблю его, — начала Грейс, надеясь, что голос не подведет ее, — что с ним все смерти нипочем, а без него и жизнь не в жизнь».
Рич не ответил. Но ей показалось, что глаза его подозрительно блеснули. А когда он заговорил, голос его звучал хрипло.
— Да! Очень выразительно! Но послушай меня, Грейс. Придется тебе сказать профессору, что замужней леди не пристало брать уроки любовной поэзии.
Замужней… Грейс улыбнулась, слезы ее высохли, как по мановению волшебной палочки.
— Если только она не берет их у своего мужа, — кокетливо заметила она, снова прильнув к Ричу.
— Да, — отозвался он, — если только у меня… Я люблю тебя, Грейс, — произнес он, щекоча ей щеку своим теплым дыханием. — И даже у Шекспира не хватит цитат, чтобы описать как.
— Тогда не трать понапрасну слов, люби меня молча.
В глубине глаз Ричарда Слейда все ярче разгоралось золотое сияние, и он, не говоря больше ни слова, принял ее в свои объятия и поцеловал — медленно и страстно. И в этом сладостном молчании его сердце пело ей песнь, прекрасная поэзия которой не могла сравниться ни с чем, слышанным ею раньше, и чистая мелодия возносилась выше расходившихся грозовых туч.
Однако в доме их ждали три человека, предстояло принять еще много трудных решений. И Грейс знала, что сейчас они не могут позволить себе поддаться страсти. Но теперь, когда рядом с ней Ричард Слейд, ее Рич, ей не были страшны никакие невзгоды.
