Темы по первым двум предметам присылались из академии так же, как и бумага, причем на первом листе бумаги имелся отрывной клапан. На этом клапане и на самом листе бумаги были поставлены идентичные номера. На клапане писались имя, фамилия, воинская часть, ставилась подпись. Текст экзаменационной работы не подписывался. Производящий экзамен в присутствии экзаменующегося отрывал клапан и вкладывал в специальный конверт, прочие же листы бумаги — в другой. Оба конверта опечатывались и отправлялись в академию. Конверт с клапанами хранился у начальника учебной части, а тексты раздавались для оценки преподавателям, которым не были известны фамилии экзаменующихся. После того как работа была оценена преподавателем, в учебной части к ней приклеивался клапан с соответствующим номером, и тогда выяснялось, кто допускается к экзаменам в Петербурге, кто нет.
По тактике задача была на марш пехотного полка с артиллерией. По русскому языку — сочинение на тему «Значение личности в бою по роману Толстого “Война и мир”». Экзамен по верховой езде заключался в манежной езде и проверке умения преодолевать простейшие препятствия. Сдав эти три экзамена, мы продолжали готовиться к предстоящим испытаниям в Петербурге. В начале июня пришло уведомление из академии, что все мы пятеро допускаемся к экзамену. После этого я имел право на освобождение от службы, чем и не замедлил воспользоваться. Дома я не был уже четвертый год, и мне хотелось уехать к родителям, чтобы там готовиться к экзаменам в более благоприятных условиях. Но этому воспрепятствовал командир батальона. Тогда я решил обратиться в штаб округа, и оттуда дали указание немедленно отпустить меня для подготовки к экзаменам. Сердечно простившись с товарищами в лагерях, я в конце июня, нагруженный книгами, уже по Оренбургско-Ташкентской железной дороге выехал на север. В первых числах августа был дома. Брат Евгений учился уже на четвертом курсе Электротехнического института в Петербурге. Младшая сестра Юлия служила учительницей в начальной школе в 17 верстах от Белебея.
Отдохнув два дня, принялся за подготовку к экзаменам. Как ни приятно было жить дома, я все же решил поехать в Петербург, чтобы там продолжать подготовку, особенно по иностранным языкам, чего в Белебее сделать не мог. 17 августа я уже был на Николаевском вокзале в Петербурге, 20 августа 1907 года рапортом донес, что прибыл в Академию Генерального штаба на экзамены, и приказом был зачислен как явившийся в академию.
Начинался новый этап жизни.
АКАДЕМИЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА
Мелким дождем встретила меня столица России. После ярких красок и солнца Туркестана особенно мрачным показался Петербург с его серыми многоэтажными домами.
Оставив вещи на вокзале, я пешком прошел до Суворовского проспекта, где находилось здание академии, и по вывешенным в парадных зеленого цвета билетикам начал подыскивать себе комнату. На 4-й Рождественской улице нашел то, что искал.
Побывав в академии, узнал адреса кое-кого из прибывших держать экзамены туркестанцев, разыскал их и теперь мог приступить к продолжению подготовки. Математики я не боялся. Оставалось лишь кое-что почитать по всеобщей и русской истории, а главным образом подтянуться по языкам. Если по немецкому я рассчитывал выпутаться своими силами, то по французскому нужна была практика в произношении, неплохо было бы восстановить знание грамматики.
Уже несколько лет в академии давали для перевода книгу «Наполеон в Италии», которая у меня была. Труднее найти учителя. Купил газету «Новое время» с ее громадными объявлениями и выбрал адрес поближе к дому. Отправился по нему. Спрашиваю, здесь ли живет учительница французского языка. Горничная отвечает: «Здесь». Через минуту выходит молодая элегантная особа. Я попросил заняться со мной французским языком, она согласилась. На следующий день явился на урок. При чтении она меня поправляла, но когда дело дошло до перевода, то тут я превратился в учителя, так как военные термины ей были незнакомы. Прозанимавшись еще день, моя учительница честно созналась в своем бессилии переводить военные книги. Мы расстались.
Выйдя на Невский проспект, я совершенно случайно встретил пожилую сестру одного из ротных командиров 4-го стрелкового Туркестанского батальона Тикоцкую, которой и поведал о своем горе. На мое счастье, оказалось, что она, живя в Петербурге на пенсию, занимается и языками, делая переводы. Обрадовавшись, я попросил Тикоцкую помочь мне. И вот в течение 10 дней, которые оставались до начала экзамена, она по 2–3 часа в день занималась со мной по обоим иностранным языкам. Для поступления в академию необходимо было выдержать испытания по русскому языку — диктант и сочинение, общей тактике, уставам родов войск, специальный экзамен по артиллерии, математике в полном объеме за реальное училище, географии, общей и русской истории, по иностранным языкам и верховой езде. По каждому предмету нужно было иметь не менее 6 баллов по 12-балльной системе, а в среднем за все предметы не менее 8 баллов. Причем по иностранному языку, если переводить со словарем, то получишь 9 баллов, без словаря 10 баллов, а кто берется написать маленькое сочинение, то от 10 до 12 баллов.
Помимо программы каждый из профессоров задавал свои излюбленные вопросы, которые тут же записывались, позже литографировались слушателями и ходили по рукам под наименованием «рыбьих» вопросов. Так, профессор тактики генерал Колюбакин требовал определить одним словом, каким должен быть партизан. Экзаменующийся мог говорить все что угодно: и сметливый, и храбрый, и т. п. Эти ответы не устраивали Колюбакина. По его мнению, все понятие о партизане определялось одним словом: отчаянный. Так же обстояло дело и с другими профессорами и преподавателями.
С начала сентября начались экзамены, которые с некоторыми перерывами на подготовку к следующему предмету закончились к первым числам октября. Первыми шли русский язык и верховая езда. Несколько человек, получив неудовлетворительные отметки по этим двум предметам, перестали держать дальнейшие экзамены. Может показаться странным, что верховая езда могла иметь решающее значение в подготовке будущего ученого офицера. Объясняется это опытом русско-японской войны. В бою под Яньтайскими копями дивизия Орлова, попав в высокий гаолян, рассыпалась. Управление дивизией было потеряно. Начальника дивизии генерала Орлова ранило, а начальника штаба конь занес в тыл, и подполковник не смог справиться с ним. Поэтому решили, чтобы впредь верховые лошади не заносили офицеров, потребовать от офицеров Генерального штаба хорошей верховой езды. Забыл фамилию этого начальника штаба 54-й пехотной дивизии, но во время мировой войны он, будучи уже генерал-майором и исполняющим обязанности начальника штаба Новогеоргиевской крепости, капитулировал вместе с крепостью. Поэтому едва ли в бою под Ляояном был так уж сильно виноват конь, затащивший его в тыл. Однако в русской армии так было принято: коли учитывать опыт, так учитывать.
После каждого экзамена объявлялся полученный балл, и уже сами экзаменующиеся решали, нужно ли дальше держать экзамены, или пора сходить с круга.
По математике экзамен вели два генерала-геодезиста: один, известный своими трудами по геодезии и топографии Витковский, который легко спрашивал и ставил хорошие отметки, другой — генерал Шарнгорст, пользовавшийся репутацией неподкупного и принципиального человека, строго спрашивавший и столь же строго ставивший баллы.
