– А еще она была красивая. – Виктор вспомнил фотографии на столе у Реутова. – Удивительно красивая, я представить себе не мог даже, что…
– Да, была. – Анжелика допила пиво и отставила стакан. – Лиза не просто красивая, у нас подобралась компания, которую невозможно было удивить просто красотой. Но Лиза была лучше всех. Что-то было в ней еще, кроме красоты. То, чего не было даже у Таньки, хотя, конечно, дети из Научного городка выглядели как результат какой-то генетической селекции.
– Это да. – Реутов хмыкнул, вспомнив лица, возникшие перед ним, когда они приехали на вызов. – Как на подбор, один к одному.
– Когда они все шли толпой, вы не поверите, но люди на них оглядывались. – Анжелика вздохнула. – И когда я с ними шла по улицам Привольного, мне казалось, что я на седьмом небе. Меня от гордости распирало просто, что я с ними. Мама мне специально наряды шила, чтоб я была не хуже их. Они, конечно, не презирали меня открыто, но все-таки не относились как к равной. Нет, ничего явного, но… И тем не менее одно несомненно: если б не они, меня ждала бы незавидная судьба. Вышла бы замуж за местного, он бы пил, бил меня, я бы пахала на всех работах, до которых дотянусь, и в тридцатку уже стала бы старухой, а то и спилась бы. В деревнях все так живут. А так я окончила школу с медалью и поступила в университет, где встретила своего Алика и выскочила за него замуж. Доучивались мы вместе, на третьем курсе у нас Кристина родилась, но вместе мы все осилили. И свекрам, конечно, огромная моя благодарность, что приняли меня как родную, а ведь что я была – так, девчонка деревенская, дочь алкоголиков, в куцем перешитом пальтишке, а они взяли меня в дом, одели, обули, золотом обвесили, с ребенком помогали… да всем бы таких свекров, как у меня, дай бог им здоровья и долгой жизни. А вот они все, моя компания из Научного городка, научили меня учиться и хотеть большего, в этом их заслуга. И Лиза… она была самой странной девочкой из всех, кого я видела. И она понимала, что с ней все не так. Она вообще все на свете понимала и рисовала, рисовала все время, альбом с собой носила и всякие приспособления для рисования. Какие-то рисунки она красками делала, какие-то – карандашами или фломастерами, а что-то – простым карандашом. У меня сохранилась парочка альбомов с ее рисунками.
– Можете дать мне их на время?
– Да. – Анжелика вздохнула. – Как тебя, Денис? Конечно, возьми, но верни обязательно, это память. Знаете, когда она пропала, я долго ждала, что она вернется. Приходила к Шумиловым, а там эта их мамаша-психопатка, она Соню просто сжирала. И убегать не давала, я сидела у них вместе с Соней в ее комнате, при мне она ее не трогала, понимаете?
– Что ты имеешь в виду под словом «сжирала»?
– То и имею в виду, Денис. – Анжелика отправилась на кухню за новыми напитками. – Вот, берите пиво и орешки тоже. Сжирала – это сжирала. Она носилась по всем окрестностям, искала Лизу, потом вваливалась в дом – потная, грязная, растрепанная, хватала Соньку и начинала ее трясти с криками: «Лучше бы ты сдохла, тварь тупая! Лучше бы ты утонула! Это ты виновата, что Лизонька ушла!» Вы можете это себе представить?
– Нет. – Виктора даже передернуло, когда он представил, что вот так кто-то кричит на его Светку. – И ее никто не останавливал?
– Нет. – Анжелика злобно прищурилась и стала похожа на какого-то хищного зверька. – Старики торчали в своем сарае, для них эти колбы значили все на свете, им было не до Соньки. Папаша ее вообще уходил в астрал, он с психопаткой старался не спорить. Однажды доктор Оржеховская застала эту картину и после долго разговаривала со стариком, я только слышала, как она сказала: я об этом доложу. Видимо, пригрозила пожаловаться куда-то. Психопатку увезли в город, а Сонька осталась до августа. Но потом началась школа, Сонька уехала, и там уж все случилось.
– Ее мать покончила с собой, мы знаем.
– Ничего вы не знаете, Денис. – Анжелика снова налила себе пива и захрустела орешками. – То, что написали менты, ерунда. Профессор надавил на свои связи, и написали, что она мирно скончалась от передоза таблеток. А было не так.
– А как? – Виктор понимал, что все это копилось у Анжелики долго и рассказывать было некому. – Откуда ты знаешь, как было на самом деле?
– Когда Лиза пропала, я посчитала, что должна присматривать за Сонькой. Ну, Лиза бы этого хотела. – Анжелика вздохнула. – Сонька совсем другая, она на них не похожа ни в чем. Они технари были, даже эта психопатка, а Сонька таблицу умножения освоила с трудом.
– И Лиза ее не научила?
– Денис, научить можно того, кто способен научиться. А Сонькина голова заточена под эльфов и принцесс, никак не под квадратные уравнения. – Анжелика развела руками. – Не понимала Сонька математику. Вот отнять-прибавить-умножить-поделить – да, без проблем. А когда начались формулы, уравнения, сложности – все, стена. Математику надо видеть, она очень логична, а Сонька в этом вопросе абсолютно слепоглухонемая. Она не видела эту систему, не понимала ее, а самое главное, не понимала, зачем ей это надо и какая ей от этого будет польза.
– А от эльфов была польза?
– Эльфы у нее в голове жили всегда, она мне говорила, что когда закрывает глаза, то видит кино, и даже каналы может переключать. Она это кино годами смотрела, а мы знать не знали, пока она не стала писать свои книги. А математику она не могла понять, не так у нее башка устроена. И семейка, конечно, насмешничала над ней. Ее провозгласили тупицей и махнули на нее рукой: живи как знаешь. Лизино исчезновение стало для них потерей, а если бы пропала Сонька, они едва ли заметили бы это и уж точно не горевали бы.
– Они ее не любили?
– Старик, может, любил – по-своему, как умел, а так – нет, не любили. Они никого не любили, только науку свою, понимаете? Вся страсть, все мысли были там, а что с Соней… Они спохватились, когда психопатка себя убила и Соньку едва не убила.
– Как?
– Да все просто. Был какой-то симпозиум в Лондоне. – Анжелика презрительно сощурилась. – И они всем семейством поехали туда, конечно. Старик делал доклад, что ли. Ну а Соньку оставили с психопаткой. Она ударила ее по голове, связала и открыла газ.
– В протоколе…
– Плюнь ты на этот протокол, Дэн. – Анжелика отхлебнула пива. – Что сказал старик, то и написали. А Сонька мне рассказала, как все было, не верите мне – найдите ее соседа дядю Гришу, он жив еще, живет на Бородинском у дочери. Это он, идя со второй смены, почуял газ, выбил дверь и открыл окна. Психопатка уже умерла, а Сонька подкатилась к балкону и дышала в маленькую щель, вот и осталась жива.
– Не может быть!
– Может, Витя, очень даже может. – Анжелика подала ему бутылку с пивом. – Пей, не отравлено. У меня его много, мы иногда любим с Аликом пивка попить вечером, как детей уложим. Так вот, если мне не верите, спросите у дяди Гриши, он вам подтвердит. Да и кто-то на вызов выезжал, можно документы найти. А протокол они потом уже переписали, старик не хотел скандала. Одно дело, невестка с горя таблеток наглоталась, и совсем другое – если хотела убить младшую дочь и взорвать дом. Сонька говорила, что когда старик и его свита уехали, то есть старуха и папаша тоже, они, как его тени, всегда за ним ходили по пятам, так вот, когда дверь закрылась, по словам Соньки, у психопатки глаза загорелись, как у ведьмы. И Наталья весь день ходила и ухмылялась, и не позволяла Соньке ни выйти никуда, ни позвонить. Соня хотела доктору Оржеховской позвонить, а мамаша ей не разрешила. А потом Сонька помнит, как мать набросилась на нее и била прутом, вытащенным из спинки кровати, и больше ничего не помнит, только больницу. Старик, когда приехал, велел ей не болтать в обмен на то, что больше ее никто не будет ни в чем ограничивать. Они и правда накупили ей новой одежды, потом квартиру купили, сделали ремонт, обставили – типа, вот подрастешь и будешь там жить, но только не от любви это, а чтоб Сонька не болтала, так я думаю. Она и не болтала, только мне рассказала и Дариушу, они в тот год дружили очень. Ну и доктор Оржеховская знала, потому что Соньку привезли как раз в ту больницу, где она работала, и надо же такому статься, что дежурила в ту ночь тоже она. Пока старик не запретил Соне болтать, она Елене Станиславовне все рассказала. А уж та кому, я не знаю. Может, и никому, но у Шумиловых ни ее самой, ни профессора Оржеховского я никогда больше не видела. Думаю, старик Шумилов понимал, что неправ. Под конец он обеспечил Соню как мог, но ничего уже нельзя было исправить.
