Пот градом катился с его лица, пока он читал и изучал расписку.
– Ну, а теперь вы можете убить меня, – проговорил я, смеясь ему в лицо. – Но если вы это сделаете, то распрощаетесь с «зелененькими», а сами с дружками угодите за решетку на всю жизнь.
Он положил на стол револьвер и, зло глядя на меня, задышал, как паровоз.
– Но учтите и оцените это, – продолжал я. – Я не жадный и всего лишь хочу миллион долларов, но сразу. Я бы мог вытянуть из вас больше, но удовлетворюсь одним миллионом. Ведь вам с дружками останется еще много таких миллионов. По-моему, все по совести. Я – вымогатель, но у кого? Вы-то тоже не ангелы!
Он уставился на меня.
– Ко всему вышесказанному могу добавить приятные для вас сведения. Нэнси – законная наследница всего состояния Хэмэла. Это составляет примерно двадцать миллионов долларов. Прибавьте к этому доходы от изданий, переизданий, кинофильмов и так далее. Неплохо, а?
Он не отвечал, будто онемел.
– Итак, мне немедленно нужен миллион. И я научу, как вам его достать. – Дружеская улыбка не сходила с моего лица. – Трудностей никаких нет. Я уже говорил с Солли Финкельштайном. Под вашу расписку он ссудит вам миллион за двадцать пять процентов от всей суммы. Вы ведь знаете это?
Его взгляд в эту минуту напоминал взгляд змеи, загнанной в угол мангустой.
– Вы только должны будете подписать бумагу, которую составил Солли, – и мы все в деле. – Я достал из бумажника контракт, который составил Финкельштайн, и положил его перед Диасом.
– Я ничего не стану подписывать, – пробормотал он, но, наклонившись, все-таки прочитал контракт. – Я не собираюсь этого подписывать. Вы что, считаете меня ненормальным?
– Вы действительно будете ненормальным, если не подпишете это, дорогой мой коллега, – сказал я. – Если вы откажетесь, то распрощаетесь с миллионами и получите двадцать лет тюрьмы. Вы этого хотите?
Он сидел, обливаясь потом и уставившись в контракт Солли Финкельштайна. Солли был отлично ему известен, а еще лучше он знал о его методе выколачивания долгов. Диас также знал, что если он подпишет и не заплатит, то останется инвалидом на всю жизнь.
– Приди в себя, болван! – рявкнул я, теряя терпение и переходя на «ты». – Подписывай, или я умываю руки!
Он вздрогнул и вытер пот с лица. Мне стало даже жалко его, и я переменил тон.
– Успокойтесь, коллега, – постарался я его приободрить. – Вы меня больше никогда не увидите. На этот раз могу даже поклясться. Как только Солли отвалит мне мою добычу, меня здесь больше никто и никогда не увидит.
Трясущейся рукой он поднял ручку.
Я наблюдал… Ведь целый миллион!..
И вдруг… все изменилось. Я увидел, как напрягся Диас и посмотрел мимо меня. Лицо его почернело и сникло.
– Вы убили моих братьев, сеньор Диас. Теперь я убью вас.
Я рывком обернулся.
В проеме двери стоял Джой. В маленькой грязной руке был зажат пистолет 38-го калибра.
– Не смей, Джой! – завопил я.
Гром выстрела потряс комнату. Я повернулся и посмотрел на Диаса. Его лицо было залито кровью. Он медленно оседал с ручкой, зажатой в руке. Контракт остался неподписанным.
Движения мои были автоматическими. Вскочив, я схватил контракт, заявление и расписку Сэлби. Быстро спрятал все в карман и обернулся.
Лицо Джоя сияло. Это была счастливая улыбка малыша, получившего завернутый в пакет подарок.
– Никто не смеет убивать моих родственников, мистер Андерсен, без того, чтобы не быть убитым самому.
– Проваливай отсюда, маленький оборванец! – орал я, не помня себя от бешенства.
– Да, мистер Андерсен. – Он улыбнулся и гордо вышел из комнаты.
Но далеко он не ушел. Трое здоровенных мексиканских парней сграбастали его и потащили назад в контору, а один из них вырвал из его рук оружие.
Комнату начали быстро заполнять люди. Я поспешил выскользнуть из нее. Перекрывая шум, звучал голос Джоя:
– Я убил его, убил. Вы слышите меня, Томми и Джимбо? Я убил эту собаку!
Выбравшись на улицу, я добежал до «мэйзера» и, плюхнувшись на сиденье, помчался прочь. Послышался звук приближавшихся полицейских сирен.
Когда я приехал домой, я был весь разбит и исходил холодным потом от страха. Больше всего меня беспокоило, займутся мною копы или нет.
Вышагивая по гостиной, я убеждал себя, что никто в «Аламеда-бар» по имени меня не знал. Только бармен знал, что я дважды заходил к Диасу, и он же знал, что я находился в кабинете, когда Джой спустил курок. В суматохе мне удалось смыться, и я был уверен, что никто не заметил моего исчезновения. Все было бы хорошо, если бы копы не начали задавать вопросы.
Джоя схватили. Будет открытый процесс, и кто может сказать: втянут ли меня в это дело или нет?
«Полегче, малыш! – успокаивал я себя. – Ты хорошо относился к мальчику. Он тебя не выдаст».
Я налил себе виски, откинулся на спинку стула и осушил стакан.
Что же теперь делать?
Диас мертв, но Нэнси и Поффери живы. Связываться с парочкой Джонс – Поффери было опасной игрой.
«Барт, крошка, – сказал я себе, – пошли последний поцелуй миллиону баксов и скажи ему: гуд бай! Теперь только бы не попасться копам в лапы, а ты все витаешь в облаках! Возвращайся-ка лучше в агентство и продолжай работать за чечевичную похлебку, да найди себе новую куколку, не слишком шикарную, и тяни, тяни лямку, пока полковник не решит, что тебе пора на пенсию. Обоснуйся где-нибудь в Штатах и жди смерти».
Я налил себе новую порцию и выпил.
В этот момент зазвонил телефон, но я не подумал даже взять трубку. А может, это Берта звонит? Но сейчас мне не хотелось с ней разговаривать. Пусть себе звонит.
Вдруг раздался звонок в дверь. Звонили настойчиво, не снимая пальца с кнопки.
Копы?
Я вскочил на ноги и посмотрел на часы. Было 23.05.
Вновь раздался звонок. Причесав рукой волосы, расправив смявшиеся подушки, я шагнул в холл. Сердце стучало молотом, мысли крутились вокруг возможности что-нибудь половчее солгать, когда Лепски обрушит на меня град вопросов.
Звонок зазвонил в третий раз. Я подошел к двери и дрожа открыл ее.
За дверью стояла Глория Корт. Не дожидаясь приглашения, она прошла мимо меня в холл, а из него прямо в гостиную.
«Ее-то как раз здесь и не хватало, – подумал я. – Пришла за своими десятью тысячами долларов, которые я ей обещал».
Волоча ноги, я последовал за ней.
– Послушай, беби… – начал я.
– Заткнись! – оборвала она меня. – И слушай, что я тебе скажу.
Она плюхнулась на кушетку и посмотрела на меня с таким выражением, которое может быть только на женских лицах, когда они желают посеять в ваших сердцах смятение.
