— Этому не бывать. Он любит Катарину.
— Ну спасибо. А я-то думала, что у меня есть шарм.
— Есть. Но ему сейчас не до того. Он принял решение.
— Всего за месяц?
— Всякое бывает. Сейчас он думает только о женитьбе, об осуществлении своей мечты.
— А как насчет иммиграционных властей?
— А что такое?
— Вдруг у них возникнут вопросы по поводу Зака и Катарины?
— Ты на них ответишь. Но это мы оставим на крайний случай.
— Ты же говорил, что от меня зависит их будущее!
— Верно. Но прежде всего от тебя зависит твое будущее: ты должны выкинуть его из головы.
— Приятно, когда верят в то, что я умею распоряжаться своей головой. Что же, ему без проблем позволят здесь остаться?
— У него есть деньги, София. Отцовские деньги. Правда, теперь их не так много, как было, когда ты с ним познакомилась.
— Папочке не нравится Катарина?
— Папочке не нравится, что все случилось так быстро, что она была замужем и что Зак намерен остаться в Европе. Но Зак теперь и сам работает, и, в конце концов, он же не приперся в Англию в трейлере под покровом ночи. Зак вполне состоятельный, чрезвычайно приличный и хорошо образованный американец.
— Разве за такими людьми не охотится бульварная пресса?
— Ни бульварная пресса, ни иммиграционные власти. Мир не совершенен. В своей стране Зак принадлежит к той категории людей, которая устанавливает правила, он и выглядит соответствующе. Здесь, в центре Европы, никто не станет изучать с лупой его документы. Очнись, София, он же не какой-нибудь черный.
И тут София впервые задумалась: а какого цвета другие ангелы.
Итак, она отправилась за покупками. Чего проще — отыскать среди полок своего мужчину. От нее требуется лишь войти в магазин среди бела дня и постараться избежать истерического припадка агорафобии. Тогда вперед, но аккуратно.
— О боже!
— Да неужто?..
— Точно.
— Сколько же…
— Десять лет!
— Как…
— А ты?
— Нормально… (Счастливее не бывает.)
— Отлично. (Беременна. Новым Мессией.)
Они разговорились о промелькнувших десяти годах, им внимали печеная фасоль и разгневанные покупатели. София потихоньку пробиралась к выходу, Зак был так возбужден, что покорно следовал за ней. О себе он рассказал ей большей частью правду, она — полуправду. Ту правду, которая оставалась в рамках нормальности. София поставила корзинку на край тележки Зака, и они вместе двинулись к кассе — София с облегчением, он в ошеломлении. Уплатили за покупки, уплатили за прошлое по сговорчивым кредитным картам. Никаких скидок за постоянство им не полагалось.
Зак выгрузил содержимое тележки в багажник машины и предупредил по телефону любовь всей своей жизни, что задерживается. Они отправились выпить кофе, он заказал чай, а она вспомнила о повестке дня. Осведомилась о Катарине, постаралась отделаться от болезненного ощущения, возникшего, когда она услыхала, как сильно он ее любит. Постаралась отделаться от глупых девичьих сантиментов и обиды на Зака, расписывавшего свою новехонькую любовь последней модели. Сколько мужчин было у нее самой после Зака, да и сейчас она была почти влюблена в Габриэля, и не она ли только сегодня утром приняла твердое решение: выдворить Зака из закоулков своего сердца, где он обретается в качестве утраченной, но ослепительной возможности. София видела, что Зак ей не нужен. Этот мужчина за сорок не вызывал у нее трепета, этот мужчина, более серьезный и взрослый, менее восхитительный и свободный, чем прежде, не привлекал ее. Но как же ей не хотелось расставаться с образом разудалого повесы ради нынешнего милого и степенного Зака, прихлебывавшего мятный чай. София легонько вздохнула и велела восемнадцатилетней девчонке, гнездившейся внутри, подрасти наконец и не мешать ей.
Не прошло и часа, как Софию пригласили в гости. Два дня спустя она обедала в незнакомой компании — с католичкой Катариной, ее сыновьями, Майком и Сэмом, и их будущим отчимом. София рассказала Катарине о своей беременности. Девичье щебетанье, пока мужчины моют посуду. С ходу слепила из абсолютных и туманных домыслов историю об уехавшем любовнике, с которым она не желает больше видеться. Катарина заполнила пробелы собственным печальным опытом, посочувствовала и — поскольку не была дурой и поскольку так задумывалось — поняла, что от нее требуется. Сообразила, что теперь, когда София вернулась в жизнь Зака, необходимо держать ее в безопасном месте. Катарина должна их подружить. Друзья никогда не мутируют обратно в любовников. Еще кофе в кафе, еще один домашний обед. Откровенничая с Катариной, София сгребала в кулак все свое мужество. Дама была приятной, но десять лет разницы в возрасте, приличная работа в бизнесе и статусные социальные символы — дети, развод — будили в Софии все до единого застарелые страхи. Особенно относительно работы. Во второе гостевание София выложила истинной католичке Катарине всю правду про свою работу — под смешки двух подростков, подслушивавших из кухни. Однако здравый смысл взял верх над оскорбленным чувством приличия — как и предполагалось, — и через две недели Катарина и Зак попросили Софию быть свидетелем на их свадьбе. Со стороны Зака.
Свадьба должна была состояться через месяц после встречи в супермаркете, София будет сопровождать Зака, с Катариной пойдут ее сыновья. От одинокой девушки, стриптизерши, любительницы выпивки и дури, до респектабельной матроны, будущей мамаши и почетной гостьи, — полдюжины легких шажков. Похоже, предсказания Габриэля сбылись: все действительно просто.
Но — какой позор! — в отношении Джеймса Габриэль оказался не столь прозорливым.
Двадцать один
Если от Софии требовалось загасить старое пламя, избавиться от затянувшейся тоски по прошлому, то долгие вечера, потраченные в кругу будущей счастливой семьи, способствовали выполнению этой задачи как нельзя лучше. Вряд ли бы она так скоро поняла, насколько они с Заком не подходят друг другу, если бы не услыхала, как он самодовольно сюсюкает с двумя парнями, будущими пасынками. София, бросив мельком взгляд на этих деток, сразу увидела в них не вместилище добрых генов почти святой Катарины, но молодых самцов, рвущихся на волю в надежде выплеснуть где придется накопившиеся гормоны. Увы, просто ничего не бывает. Верно, Габриэль хранил Софию и направлял, но выстраивать свое будущее ей приходилось самой. Роль, которую София согласилась играть, включала в себя и свадебные церемониями. София не боялась: внешняя непринужденность, внутренний разлад — по этой части у нее имелась большая практика. Танцовщице в леденцовых пуантах не добиться идеального па без скрытых затвердевших мозолей — на чем же ей крутить фуэте? Розовенький атлас для того и создан, чтобы прятать дубленую кожу и стертые в кровь пальцы. Целый месяц она смирялась, сживалась с растущим страхом, растущим ребенком и мечтала только об одном — покое. С депрессией неудавшейся примадонны София разделалась вчистую и теперь хотела лишь тишины и простых радостей. Опять она хотела слишком многого.
