Двадцать
Первая любовь, думает София. Единственная, которая не умирает. Не может умереть, потому что закончилась прежде срока, не дав шанса скуке с ее грубыми штучками; закончилась прежде, чем реальность вломилась ночным грабителем, убивая страсть и подменяя ее телепристрастиями. За десять прошедших лет у Софии накопился изрядный запас любовных воспоминаний, хороших, плохих и мерзких, — порою все три категории смешивались. Через десять лет от Зака в ее голове остались лишь утренняя свежесть и ясная улыбка. Нежное потливое лето сберегло в памяти только свежесть и улыбку Зака и ее страсть. София помнит чистое льняное желание на ярком белом свету. Из года в год рассказывая, словно восторженная девчонка, о своем первом потрясающем настоящем сексе, она отшлифовала историю до совершенства, и ни единая частичка правды не запятнала эту сказку.
Свой первый секс София спланировала заранее и основательно к нему подготовилась — подружки, слушая, завистливо давились вином. Ничего особенного, конечно, Зак далеко не лучший мужчина в ее жизни, — и напрягшиеся парни разжимали ревнивые челюсти и улыбались с облегчением в мошонке. И все же нельзя не похвастаться: отличный план в кои-то веки осуществился, и София наилучшим образом спланировала в чужую постель. София улыбается, припоминая, и завистливый мир вертится вокруг своей оси, окрашивая зеленью ночь. Все получилось прекрасно, как и задумывалось. Слушатели дивятся: откуда такая собранность в восемнадцать лет. Слушательницы не верят. Но София настаивает: все правда. Хотя формально она была девственницей, и много моложе, чем он, и много беднее, но в немалой степени ситуацией управляла она. Она попросила и получила свое. Выставила условия, и они вернулись к ней сторицей. Никаких неожиданностей, что само по себе величайшая неожиданность.
Верно, кивает публика. Всем бы так, мы все мечтали об удачном первом разе. Этот опыт, поясняет София, датируется той порой, когда она еще верила, что может получить что угодно, только попросив. Преданная изменившимся телом, она решила, что жизнь у нее в неоплатном долгу: надув с блестящей карьерой, вселенная обязана выдать ей все, чего она пожелает, по первому требованию. София пожелала умелого, щедрого и заботливого первого мужчину, и ей его предоставили. Пожелала элегантную первую ночь в красивой обстановке, с очаровательным партнером. И получила. Стоит только попросить, и все будет. А не вешают ли нам лапшу, недоумевают слушатели. Господи, пожалуйста, пусть это будет лапша, ведь в жизни не бывает настолько хорошо, совсем хорошо, правда?
Правда. Но София предпочитает рассказывать свою историю именно в такой версии, как сказку, завершающуюся обязательным уроком. Софии понадобилось десять лет, чтобы понять: запасы удачи исчерпаемы, и если она станет тратить их слишком походя, то, когда везение действительно ей потребуется, от него останется один пшик. Продолжения сказки о первой любви публике предъявлено не было, но София начала понимать: очень скоро запас удачи ей особенно пригодится. И хорошо бы его хватило на все.
Зак почти не вспоминал о Софии с тех пор, как уплыл из Лиссабона. Не думал о Софии с той поры. Наверное, она мелькала в его памяти, когда он бросал взгляд на длинную, гладкую руку. Либо София врывалась в его мысли, когда он наблюдал за попытками Голливуда воспеть замарашек: какая-нибудь знаменитая старлетка, тычась вслепую, нелепо подражает повадкам взрослой женщины, которыми юная София инстинктивно овладела задолго до своего первого официального секса, — чувственностью едва созревшей женщины, приправленной твердостью классной дамы. В интерпретации Зака это блюдо называлось дозволенной Лолитой. В интерпретации Зака это означало, что редкие воспоминания о Софии лучше задвинуть подальше на тот случай, если он все-таки использовал девушку, что, разумеется, постыдно. Он настолько превосходил возрастом и богатством ее молодость и бедность, что сделка никак не могла быть честной. Минувшее десятилетие привило Заку толику феминистских воззрений в мальчиковом изводе, серия романов раскрыла ему бездны женских секретов. Но никакие подвижки не заставили его признать, что контроль над ситуацией осуществляла тогда София. Это не вписывалось в расхожий взгляд на жизнь, а взгляды Зака не отличались широтой даже теперь, когда он стал немного старше и, следовательно, много умнее. Зак отмахивался от воспоминаний о Софии, потому что до сих пор не нашел доказательств равноценности сделки, заключенной сроком на месяц десять лет тому назад. Ни одного доказательства, если не считать случайной встречи с Софией в супермаркете неподалеку от его дома.
Кошачья еда, наполнитель для кошачьего туалета, собачья еда, шнурки для мальчишеских кедов, диетическая кола для Катарины, настоящая кола для него, «Пепси-макс» для не перебесившихся подростков, апельсиновый сок, клюквенный сок, деревенская курица, инкубаторная индейка, максимально жирные сосиски, джем по старинке с консервантами, деревенские яйца, масло, сыр, три белых, крупно порезанных батона, восемь кусков семги, пиво, виски, вода, вино, София. Длинные руки, крашеные черные волосы коротко стрижены, голая шея. Португальское вино. Легкие кожаные босоножки, ногти на ногах пронзительно-розовые. Кофе, густой, черный и сладкий. Пирожные с заварным кремом и миндалем. Ромовые бабы. Белые простыни, хрустящие под ее спиной, мягкое прикосновение к его горлу, твердое — к ее подбородку. Белая рубашка, черные шорты, никакой косметики. Прохладные руки, тонкие пальцы, гибкая спина. Десять лет не срок, и не забыл ли он чего-нибудь? Не забыл ли он чего-нибудь из списка, с которым пришел в магазин? Софию.
Она стоит перед его тележкой. Стоит у него на пути. София, приподнявшись на цыпочках, тянется к верхней полке. София тянется к мужчине напротив нее. Левой рукой она хватает банки с верхней полки, на согнутой правой висит наполовину заполненная корзинка, ребра оголяются, натренированные вертикальные мышцы скользят вниз по крепкому заду, по длинным бедрам, небрежно задрапированным в свободные летние шорты. София одета скорее для работы, чем для магазина. В супермаркет за банкой печеной фасоли и мужем. София не заметила Зака, она пока не готова его заметить. София видит только Габриэля справа от себя, тот кивает: контакт установлен, ей пора приниматься за дело. София видит только, как Габриэль исчезает в конце прохода; любопытно, думает она, заметил ли кто-нибудь, что он не шагает, но парит, и видит ли его вообще кто-нибудь. Не проходит и десяти секунд с его исчезновения, как привычный страх возвращается с утроенной силой, и то, что представлялось нормальным и необходимым сегодня утром, теперь кажется полным идиотизмом.
В устах Габриэля все звучало предельно просто:
— Ты столкнешься с Заком, попьешь с ним кофе, поболтаешь о том о сем. Неважно, будешь ли ты красивой или заурядной, это не имеет значения и ни на что не повлияет. Он все равно попросит тебя пойти в свидетели.
— Ага, проще некуда. Только зачем надо обязательно посылать меня в супермаркет?
— Чтобы все выглядело естественнее.
— Чтобы все выглядело еще страшнее.
Рядом с Габриэлем она была готова на все, но теперь жалела, что согласилась на эту безумную затею. Надо прекратить соглашаться на что угодно. Надо прекратить с готовностью соглашаться с Габриэлем. Правда, сначала она должна понять, чего она от него хочет — ангельской службы безопасности или чего-то еще. Скорее всего, чего-то еще, но с этим можно подождать. До следующего сеанса вожделения. До тех пор, пока она не убедится: он способен не только трахаться по ночам, но и оставаться на месте по утрам. Что касается Зака, она всего лишь оказывает ему услугу. Габриэль развеял ее сомнения по поводу новой встречи с Заком: ей не раздуть старое пламя, которое, твердо настаивал Габриэль, она должна изничтожить.
