В результате 6 марта 1801 года маркиз де Сад был арестован прямо у своего издателя Николя Массе. В тот день он принес издателю рукопись, заключавшую в себе некоторые дополнения и исправления к новому изданию "Жюльетты". Они мирно сидели за столом и разговаривали, и в этот момент ворвались полицейские и набросились на маркиза де Сада. Их было четверо, и сопротивление было бесполезно…
Естественно, рукопись была конфискована вместе со значительным количеством экземпляров старого издания "Жюстины".
При допросе маркиз де Сад заявил, что не является автором "самого скабрезного из всех непристойных романов". В ответ на это ему указали на сходство почерков, а он, защищаясь, стал говорить, что лишь просто хотел подзаработать переписыванием чужого сочинения.
Жалкие попытки выкрутиться ни к чему не привели, и 5 апреля 1801 года маркиза де Сада заключили в парижскую тюрьму Сент-Пелажи (Sainte-Pélagie), что находилась в нынешнем 5-м округе французской столицы.
В аресте, произведенном в конторе издателя Николя Массе, принимал участие лично Луи-Николя Дюбуа, префект парижской полиции.
Кстати, испуганного Николя Массе тоже доставили в префектуру и там подвергли допросу "с пристрастием". Оказалось, что новая книга уже напечатана, и тогда издателю пообещали вернуть свободу при условии, что он укажет местонахождение тиража. Тот не стал изображать из себя героя и отвел полицейских в некое нежилое здание, известное только ему одному. Там обнаружили изрядное количество еще пахнущих типографской краской экземпляров.
В свою очередь, маркиз де Сад продолжал упорствовать и говорил о получении денег за копирование, но при этом утверждал, что людей, владевших оригиналом, он совершенно не знает.
На это Луи-Николя Дюбуа сказал, что ему трудно поверить, чтобы человек, столь состоятельный, зарабатывал себе на хлеб перепиской книг такого ужасного содержания.
Судя по отчету префекта, интерес полиции к издательству Николя Массе был вызван исключительно художественными качествами творений маркиза де Сада. Но вот что странно: после полицейского рейда издатель был немедленно освобожден. Это позволяет предположить, что Николя Массе заключил сделку с властями, то есть просто-напросто выдал маркиза де Сада в обмен на собственную неприкосновенность.
Как бы то ни было, маркизу не повезло, и он очутился сначала в парижской тюрьме Сент-Пелажи, а затем — в Бисетре, самой отвратительной из тюрем города.
Когда маркиз де Сад оказался в Сент-Пелажи, Констанция Кенэ поклялась никогда не оставлять его, хотя их будущее выглядело достаточно мрачно.
Пробыв в заключении более года, 20 мая 1802 года маркиз де Сад прямо из тюрьмы написал министру полиции Фуше. В этом письме он называл себя "литератором", "во имея всего святого" отрекался от причастности к "Жюстине" и требовал судебного разбирательства. Да, писал он, если его признают виновным, он готов понести наказание, но если оправдают — его должны немедленно освободить.
Но за этой петицией ничего не последовало. Маркиз просидел в тюрьме до следующего года, когда Францию и Европу в целом захватили совсем другие проблемы, связанные с назревающей войной. А в марте 1803 года, в довершение ко всему, маркиза де Сада еще и обвинили в том, что он якобы делал непристойные предложения молодым людям, отбывающим короткие сроки за недозволенное поведение, камеры которых располагались по соседству.
Маркиз пытался протестовать, и ворота тюрьмы Сент-Пелажи все же открылись для него… Однако лишь для того, чтобы он оказался в Бисетре — тюрьме еще более отвратительной, известной в свое время под названием "Бастилия для сброда". По сути, это была тюремная больница с тремя тысячами заключенных, молодых и старых, больных и здоровых. Но больных было большинство. Буйные и хронические, паралитики и эпилептики — все они представляли собой омерзительную картину.
Содержание там стоило маркизу де Саду порядка 3000 ливров в год, а помещение в Бисетр было равносильно признанию его душевнобольным. Предполагалось, что он будет находиться там под надежной охраной, и семья не станет ходатайствовать о его освобождении. Согласно своему статусу, маркиз де Сад имел в своем распоряжении комнату и пользовался возможностью гулять в саду. Ему разрешалось принимать визитеров, а Констанция, при желании, могла даже жить вместе с ним.
Луи-Николя Дюбуа, кстати, без особого энтузиазма согласился на этот перевод. Он охарактеризовал министру состояние маркиза так: "хроническое помешательство на почве полового распутства", а посему он возражал против его помещения в более человеческие условия. А еще он утверждал, что постоянная сексуальная озабоченность маркиза не является помешательством в полном смысле слова и что ее можно сдерживать исключительно жесткостью обращения.
Но, скорее всего, это не было личным мнением префекта полиции, а окончательное решение принималось на более высоком уровне.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ В ШАРАНТОН
27 апреля 1803 года наш узник покинул Бисетр, чтобы осуществить короткую поездку в уже известную ему клинику для душевнобольных Шарантон.
Как потом выяснится, в ней он останется до самой смерти, то есть еще на 11 лет и 8 месяцев.
К несчастью для себя, он попал в так называемые "государственные сумасшедшие", то есть в число людей, которым приписывали умственное расстройство исключительно за то, что они представляли собой "кость в горле" для властей.
В своих "Исторических заметках" Марк-Антуан Бодо, бывший депутат Законодательного собрания, указывая на подобные жертвы произвола, останавливается на маркизе де Саде. При этом он пишет:
"Он автор многих произведений чудовищной непристойности и дьявольской морали. Это был, несомненно, если судить по его сочинениям, теоретически развращенный человек, но он не был сумасшедшим.
В нем были все признаки нравственной испорченности, но не безумия; подобные сочинения предполагают наличие у него хорошо организованного мозга, одна их композиция требует большой начитанности в области древней и современной литературы, и он все это усвоил, так как задался целью доказать, что беспутства освящены примерами греков и римлян.
Этот род исследований, без сомнения, безнравствен, но чтобы довести их до конца, надо обладать умом и способностями; между тем де Сад облек их в форму романов, в которых факты излагаются в форме доктрины и строгой системы…"
По мнению Марка-Антуана Бодо, безумец был бы не в состоянии это сделать.
Да он и не был безумцем. Просто от поместили в Шарантон, и это, в свете того, что мы сейчас знаем о Наполеоне, представлялся еще вполне гуманным "решением вопроса".
По словам Шарля Нодье, бывшего свидетелем перевода нашего героя в Бисетр, маркиз де Сад к этому моменту стал полным человеком, "неловким в движениях, что мешало ему проявлять обходительность и элегантность, следы которых до сих пор присутствовали в его манерах и речи. Но его усталые глаза все еще хранили признаки ума и проницательности, светившиеся в них угасающими искрами остывающих угольев".
