Это была соседская девчонка, Роксана, они жили через два дома от нас. Несколько лет подряд я подрабатывала у них нянькой, но пару месяцев назад Роксане стукнуло десять, и родители стали оставлять их с Робби, ее младшим братом, одних. Я открыла дверь и в ту же секунду поняла: стряслась какая-то беда. В расширенных глазах девочки застыл ужас. «Робби задыхается! Дома никого!» — только и смогла выдохнуть она. Я бросила взгляд на Бориса, тот смотрел на меня со своей подстилки на полу. «Я только на минуточку!» — пообещала я. Борис тихонько фыркнул, поднял голову и попытался встать. Он хотел пойти со мной, хотя по целым дням не двигался с места. «Лежать!» — сказала я, заперла дверь и бросилась к дому Роксаны. А там шестилетний Робби, который мне никогда особенно не нравился, корчился на полу с синим лицом. Я поставила его на колени, обхватила за живот и резко нажала, у мальчишки изо рта выскочил довольно крупный кусок чего-то. «Мороженый банан! — содрогаясь от рыданий, объяснила Роксана. — Говорила же ему — не ешь!» Убедившись, что с мальчишкой все в порядке, я велела Роксане позвонить матери и пулей помчалась домой.
Борис лежал в прихожей, недвижимый, с открытыми, но пустыми глазами. И не дышал. И пульса не было. Пока я спасала маленького сорванца с нашей улицы, Борис умер, пытаясь доползти до меня. Родители, конечно, похвалили меня за то, что помогла Робби, но сама я по сей день корю себя за то, что оставила нашего бедного пса умирать в полном одиночестве.
Годы спустя, на пикнике, Торп внимательно выслушал эту историю, помолчал. Я ждала, что сейчас он скажет что-нибудь вроде: ах, какая печальная история, и была потрясена, когда он наконец выдал: «Вот это да! Отличная концовка!»
«В Стэнфордском университете, на третьем этаже математического факультета, есть кабинет, — писал Торп в заключительных строках последней главы „Убийства в заливе“. — В кабинете сидит человек — высокий, представительный; само присутствие этого человека сгущает атмосферу кабинета. Быть может, сейчас он работает над гипотезой Гольдбаха, уверенный, что в один прекрасный день найдет доказательство. Когда он найдет его, разделить славу ему будет не с кем».
Оглядываюсь назад и сама себе дивлюсь: как же было сразу не сообразить! Финал книги явился Торпу не в процессе работы. Нет, он подгонял книгу под уже готовую «отличную концовку».
Двадцать два
Домой я добралась к половине шестого. Сразу стащила с себя всю одежду, сунула в стиральную машину, а сама залезла под душ — смыть запахи его дома. Я вся провоняла табачным дымом, даром что Торп не курил два месяца.
Звонить по тому номеру, что он мне дал, было еще рано. Я чертовски устала, но знала, что все равно не усну, а потому извлекла из тайника под кроватью Лилин дневник и отправилась на Хейз-Вэлли. Машину оставила на бульваре Октавиа и зашагала вниз по узкому переулку, мимо испещренных граффити слесарных мастерских, мимо черных кожаных корсетов, выставленных в витринах «Темного сада». Перед кофейной палаткой «Василек» выстроилась очередь. Частенько приходилось наблюдать, как наивные покупатели пытались заказать здесь «полукофеиновый двойной латте» или «ореховый капучино с соевыми сливками», а в ответ получали изощренную отповедь продавщицы, которая недвусмысленно давала понять, что если кому требуется паршивое пойло вместо доброй чашки крепкого кофе, то пусть катится в «Старбакс». Я и сама невысокого мнения о подобных фокусах. Разбавить «арабику» соевым молоком, приправить каким-нибудь сиропом? Да ни за что на свете!
Присесть в «Васильке» негде, можно лишь поставить стаканчик на небольшой, примостившийся на тротуаре прилавок, но это странным образом добавляло прелести заведению. Я с наслаждением вдохнула густой аромат йеменского «санаани», ощутив нотки абрикоса, табака, вина и пряностей. Первый глоток кофе поутру — самый-самый! Кровь ударяет в голову, туман в мозгах проясняется. Я отключилась от окружающего мира и открыла Лилин дневник с твердым намерением уж теперь разобраться, что к чему.
Прошлый раз я остановилась на странице, где Лила записала континуум-гипотезу. Любое бесконечное подмножество континуума является либо счетным, либо континуальным.
Далее следовали исторические выкладки по теме. На память пришел один наш с Лилой разговор у нее в спальне глубокой ночью, родители уже спали. Когда это было? За несколько недель до ее смерти, за несколько месяцев? Забыла. Но суть разговора помню.
Примечательность континуум-гипотезы в том, что ею открывается знаменитый список двадцати трех нерешенных задач, составленный Дэвидом Гильбертом[42]в 1900 году. В начале шестидесятых кто-то доказал, что определить истинность или ложность континуум-гипотезы невозможно. Однако у знаменитого математика Пола Эрдёша на этот счет имелась собственная точка зрения. По его мысли, если существует бесконечный разум, превосходящий возможности человеческого ума, то ему и решать — истинна эта гипотеза или ложна.
— В общем, или род людской хорошенько поумнеет, — вздохнула Лила, — или мы так и вымрем, не решив этой задачи.
— А если и гипотеза Гольдбаха такая же хитрая штуковина? — допытывалась я. — Ты тридцать лет будешь искать доказательство, а потом выяснится, что доказательства вообще не существует?
— Но я, по крайней мере, буду знать, что пыталась, — отвечала Лила. — И буду уверена, что сделала все возможное, что не сдалась.
После встречи с Мак-Коннелом я каждый день чувствовала, что тычусь носом в границы собственных знаний, в бедность своего воображения. Если бы все было ровно наоборот — меня, а не сестру нашли в лесу, — уж Лила не приняла бы на веру историю из какой-то книжки. Она бы изучила все факты и не спеша, методично сложила в одно целое. И можно не сомневаться — не сдалась бы, пока не докопалась до истины. И уж само собой, не ухлопала бы двадцать лет на ожидания, прежде чем приняться за поиски.
В восемь часов я вытащила из кошелька листок бумаги и набрала номер. Уже на втором гудке ответил женский голос.
— Доброе утро, — поздоровалась я. — Это телефон мистера Джеймса Уилера?
— Я Делия Уилер. Вы по поводу счета?
— Нет.
В трубке послышался приглушенный собачий лай.
— Точно? Потому что если кто и называл его Джеймсом, так это его мать, упокой. Господи, ее душу.
— Честное слово, меня не интересуют ваши счета.
— Тогда… Да, это номер Джимми. А вы кто?
— Вы меня не знаете, но много лет назад наши пути пересекались. Я сестра Лилы Эндерлин.
— Чья сестра?
— Лилы Эндерлин.
Она помолчала. Собака теперь сопела совсем рядом.
— Мы ничего не знаем, — неожиданно буркнула Делия.
— Мне нужно задать мистеру Уилеру несколько вопросов, только и всего.
