Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
На самом деле разница была: проститутки служили для удовлетворения желаний мужчин, и с ними можно было обращаться… как с проститутками. Клодия желала удовлетворить собственные желания и по римским меркам вела себя как мужчина. Ее любовь нельзя было купить. Ее нельзя было принудить к любви. Именно за это ее любил и ненавидел Катулл. Именно это и не давало Цицерону покоя.
Поскольку Цицерон нигде не упоминает о смерти Клодии, есть основания думать, что она пережила его, а значит, дожила до весьма преклонного возраста. Но римляне быстро забыли эксцентричную патрицианку, едва отцвела ее красота. Мужчинам хотелось свежего мяса.
Никаких табу
Жители города выбирают на свой вкус мужчин или женщин. Никаких табу, только несколько простых правил: рабы принадлежат своим хозяевам и телом и душой (если есть), и хозяин их использует по своему желанию или по желанию своих гостей или друзей. Для освобожденного, если он соглашается с желаниями своего бывшего хозяина, это всего лишь благодарность. Римлянин обязан уважать некоторые запреты: гомосексуальная пассивность и женоподобные повадки не для него. Сенека делает вывод: пассивность – это «преступление для свободного человека, для раба – безоговорочное уважение, для освобожденного – услужливость по отношению к хозяину».
Если в Греции идеалом была любовь к благороднорожденному отроку, которого влюбленный наставлял в том, как быть достойным мужем и гражданином своего полиса, то в Риме «любимец» всегда был немножко не человеком: раб, чужеземец, актер. Одним из самых ходовых оскорблений у римских мужчин было «te praedico», означавшее: «Я возьму тебя в зад», или «irruo», означавшее: «Я дам тебе высосать». Именно эти угрозы щедро рассыпает Катулл, который, как мы уже убедились, за словом в карман не лезет.
Вот я трахну вас спереди и сзади,
Фурий-супарень с Аврелием беспутным!
Вы решили: стишки мои игривы —
Значит, я и в душе стыдлив не больно.
Но поэт должен сам в себе лелеять
Чистоту, но в стишках – ни в коей мере!
Лишь тогда в них наличны блеск и живость,
Коль игривы и не стыдливы слишком
И разжечь то, что чешется, умеют
Не у мальчиков – у мужей брадатых,
Тех, кто ленится двинуть вспухшим удом.
Вам, читавшим про тыщи поцелуев,
Как поверить в мою мужскую силу?
Вот я трахну вас спереди и сзади.
(Пер. А. Парина)
Для удовлетворения спроса существовали мужские лупанарии, где собирались красивые рабы из Африки и Азии, их было особенно много в Субуре, на Эсквилине и у моста Сублиция, а также в подвалах некоторых театров и цирков и в кабачках; вывески в виде фаллоса оповещали об оказываемых услугах.
Но лупанарии также пополнялись молодыми провинциалами, которые не смогли найти в Риме средства пропитания. Многие из них жили со своими любовниками, занимались домом и стряпней, пытаясь превратить насилие в какое-то подобие человеческих отношений.
Люди же побогаче предпочитали покупать хорошеньких рабов, умевших петь и танцевать, в свое вечное пользование. Так попал в Рим Трималхион, герой романа Петрония «Сатирикон»: «Да, как я вам уже говорил, своей честности обязан я богатством. Из Азии приехал я не больше вон этого подсвечника, даже каждый день по нему свой рост мерил; чтоб борода скорее росла, верхнюю губу ламповым маслом смазывал. Четырнадцать лет по-женски был любезным моему хозяину; ничего тут постыдного нет – хозяйский приказ. И хозяйку ублаготворял тоже. Понимаете, что я хочу сказать. Но умолкаю, ибо я не из хвастунов. Итак, с помощью богов я стал хозяином в доме; заполонил сердце господина. Чего больше? Хозяин сделал меня сонаследником Цезаря. Получил я сенаторскую вотчину…»
Разбогатев, Трималхион и сам заводит любимчика: «Затем, надев ярко-алую байковую тунику, он возлег на носилки и двинулся в путь, предшествуемый четырьмя медно-украшенными скороходами и ручной тележкой, в которой ехал его любимчик: старообразный, подслеповатый мальчик, еще более уродливый, чем его хозяин Трималхион».
Тиберий, хозяин империи, наслаждается в своем дворце изысканными удовольствиями. Декор, театр, музыка, танец, эротические фрески – все здесь устроено для того, чтобы возбудить похотливого старика. Современники считают, что у него извращенный вкус, даже по критериям того времени.
Суэтон пишет: «Он развивает свою мерзость и непорядочность: стыдно в это верить и рассказывать об этом. Предполагается, что он приучал мальчиков с нежного возраста, которых он называл своими маленькими рыбками, держаться и играть между его ног, когда он плавал, и возбуждать его языком и покусывать. […] Его предпочтения и его возраст привлекали больше всего его именно к этому виду разврата». Все делалось, чтобы возбудить слабеющего старика и доставить ему желаемое удовольствие. Император вешает в своей спальне картину Парразия, где Аталанта оказывает такую почесть Мелеагру.
Нескромные изображения часто украшают римские дома. Иногда они созданы с большим юмором, иногда с большим искусством, иногда представляют собой самую настоящую пошлость.
Куртизанки Авентина и Палатина
Кроме проституток, зазывающих мужчин на улице, существуют «дневные красавицы», одетые с иголочки, которые передвигаются по улицам в портшезах, с носильщиками и рабами. Они сами выбирают себе любовников, точнее, их богатство и принимают приглашения на закрытые вечера и оргии.
Утро этой изящной модницы начинается с туалета. Ее туалетная комната напоминает лабораторию алхимика, заставленную всевозможными горшочками, флаконами, с большим зеркалом, в котором можно рассмотреть себя в полный рост, и множеством маленьких ручных зеркал (по возможности золотых и серебряных).
Римская косметика не аппетитна и вредит здоровью. Применяются свинцовый порошок, мел, разведенный в кислоте, и даже экскременты крокодила. Ужасно, но, чтобы сделать кожу светлее, приходится идти и на это. Если любовник в порыве страсти выбил тебе пару зубов или они выпали сами, приходится покупать золотые коронки или коронки из слоновой кости и закреплять во рту с помощью золотых нитей. Кстати, зубы у римлянок частенько были плохими, о чем говорит римская эпиграмма «Две гетеры»: «У Таис – черные зубы, у Лаис – белые. В чем дело? У первой – свои, у второй – заемные». Чтобы освежить дыхание, можно было пососать несколько пастилок из мирта и мастикового дерева, замешенных на старом вине, или ягоды плюща и мирры. Зубы также можно было чистить пемзой, растертой в порошок; для ароматизации ее смешивали с измельченными розовыми лепестками, четвертью чернильных орехов и таким же количеством мирры… Потрескавшиеся губы смазывали гусиным жиром.
На отбеленную кожу наносится румянец из красной селитры и киновари. Ресницы подкрашивают жидкой тушью из сажи. Брови чернят углем. Пасту из бобов используют как крем, разглаживающий морщины. Вечером кладут на лицо маску из цветочной муки или хлебный мякиш. А вот более сложный рецепт крема: смешать яйца и ячменную муку, высушить и растереть смесь на мельничном жернове; добавить тертый, сброшенный весной олений рог, винный камень, толченые луковицы нарциссов, пшеничную муку, мед.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
