Polity Press.
-1997 (ed.), Life after Politics: New Thinking for the 21st Century. London: Demos and Fontana.
OECD 1997, Employment Outlook June 1997. Paris: OECD.
OECD 2001, «When Money is Tight: Poverty Dynamics in OECD Countries», Employment Outlook June 2001. Paris: OECD.
Pharr, S.J. and Putnam, R.D. (eds.) 2000, Disaffected Democracies: What's Troubling the Trilateral Countries? Princeton, N. J.: Princeton University Press. -, —, and Dalton, R. J. 2000, 'Introduction, in Pharr
and Putnam q. v.
Piselli, F. 1999, «Capitale sociale: un concetto situazionale e dinamico», Stato e Mercato, 57.
Pizzorno, A. 1977, «Scambio politico e identita collettiva nel conflitto di classe», in Crouch, C. and Pizzorno, A. (eds.), Conflitti in Europa: Lotte di Classe, Sindacati e Stato dopo il '68 (Milan: Etas Libri).
-1993, Le radici della politica assoluta e altri saggi.
Milano: Feltrinelli. -2000, «Risposte e proposte», in Della Porta, D.,
Greco, M., and Szakoczai, A. (eds.), Identita, riconoscimento, scambio (Roma: Laterza).
Price, D., Pollock, A., and Shaoul, J. 1999, «How the World Trade Organization is Shaping Domestic Policies in Health Саге». The Lancet, 354, November 27.
Reich, R. 1991, The Work of Nations: Preparing Ourselves for 21s' Century Capitalism. New York: Vintage Books.
Schmitter, P. C. 2002, «A Sketch of what a „Post-Liberal" Democracy Might Look Like». Florence: European University Institute, unpublished manuscript.
■-and Brouwer, 1 1999, Conceptualizing researching
and evaluating democracy promotion and protection. Working Paper SPS 99/9 Florence: European University Institute.
Titmuss, R. M. 1970, The Gift Relationship: from Human Blood to Social Policy. London: Allen & Unwin.
Trigilia, С. 1999, «Capitale sociale е sviluppo locale»,
Stato e Mercato, 57. Van Kersbergen, K. 1996, Social Capitalism: A Study
of Christian Democracy and the Welfare State.
London: Routledge. Visser, J. and Hemerijck, A. 1997, A Dutch «Miracle».
Amsterdam: Amsterdam University Press.
ПРИЛОЖЕНИЯ
КОЛИН КРАУЧ
Что последует за упадком приватизированного кейнсианства?** Впервые опубликовано в: Colin Crouch, «What Will Follow the Demise of Privatised Keynesianism?» Political Quarterly, October-December 2008, Vol.79, no.4, P.476-487. Перевод с английского Алексея Апполонова.
После окончания Второй мировой войны в политической экономии развитых капиталистических стран последовательно доминировали две модели; обе продержались приблизительно по тридцать лет, прежде чем сгинуть в ходе экономических катаклизмов. Теперь мы наблюдаем рождение новой модели, пока еще не вполне определенной. Однако какими могут быть ее главные черты? Первой моделью была кейнсианская стратегия управления спросом (в некоторых странах к ней добавлялась неокорпорати-вистская система трудовых отношений). Эта модель так или иначе развалилась под грузом инфляции, вызванной ростом товарных цен в 1970-х, освободив место для того, что обычно именовали неолиберализмом, но на самом деле, как мы видим после кризиса осени 2008 года, являлось моделью приватизированного кейнсианства.
При первоначальном кейнсианстве для стимуляции экономики в долги входило правительство; при приватизированной форме кейнсианства эту роль — на условиях рынка—принимают на себя индивиды (особенно бедные). Главными двигателями здесь были постоянно растущая стоимость домов, в которых жили их владельцы, наряду с неудержимым ростом на высокорисковых рынках. Эта система рухнула отчасти по причине возобновления инфляции предложения (обусловленной ростом цен на энергоносители и другие товары), но в основном в силу внутренних противоречий.
Обе системы должны были как-то разрешать одно важное противоречие (по крайней мере напряженность) — между незащищенностью и неопределенностью, создаваемыми потребностью рынка приспосабливаться к экономическим шокам, и необходимостью для демократической политики отвечать на запросы граждан, желающих защищенной и предсказуемой жизни. То, что в отношениях между капитализмом и демократией имеется некая напряженность, может стать откровением для тех, кто (в частности, в США) использует эти термины практически как синонимы, но эта напряженность фундаментальна в том, что касается аспектов защищенности при осуществлении трудовой деятельности. Кроме того, имеется и другая напряженность, связанная с этой: напряженность внутри развитого капитализма как такового, который, с одной стороны, нуждается в потребителях, основываясь на уверенности которых фирмы могут планировать свое производство, а с другой стороны, должен в периоды падающего спроса снижать размеры зарплат, что, в свою очередь, подрывает уверенность потребителей. Эта напряженность не может быть устранена полностью, поскольку внутренне присуща единственной известной нам успешной форме политической экономии; она может только управляться посредством сменяющих друг друга моделей, каждая из которых в конце концов изнашивается и требует своей замены на нечто новое.
Основной проблемой здесь является тот двусмысленный дар, которым демократия последовательно наделяла капитализм на протяжении всего XX столетия. До этого основная масса народонаселения существовала на крайне низкие доходы, которые росли очень медленно. Идея потребительской уверенности, если она вообще кем-то осознавалась в то время, могла относиться только к малой, богатейшей, части общества. Потребность основной массы населения в лучшей жизни рассматривалась как нереализуемая, и хотя ранняя социальная политика в Германии, Британии, Франции и других странах была направлена на то, чтобы дать рабочему классу хоть какую-то защищенность, ее возможности были весьма ограничены. Страх перед возможными революционными последствиями демократии все еще нередко приводил отдельные элиты на путь репрессий — изначально реакционного, а затем фашистского и нацистского типов.
Как известно, первой попыткой разрешить эту проблему стало в начале XX века массовое фабричное производство (изначально ассоциировавшееся с Ford Motor Company в США). Технологии и организация труда смогли значительно повысить производительность низкоквалифицированных рабочих; в результате товары стали более дешевыми, а зарплаты повысились, так что рабочие смогли покупать больше этих самых товаров. Массовый потребитель стал реальностью. Знаменательно, что этот прорыв произошел в большой стране, которая за весь предшествующий период подошла к идее демократии наиболее близко (хотя и на расовой основе). Демократия, наряду с технологиями, внесла свой вклад в построение этой модели. Однако, как показал крах Уолл-Стрит в 1929 году, случившийся всего через несколько лет после запуска фордистской модели, проблема согласования нестабильности рынка с потребностью стабильности у потребителя-избирателя осталась нерешенной. Именно на этом этапе возникло то, что стало позже известно как кейнсианская модель, которая будет вкратце описана ниже. Как пытались решить названную проблему в рамках модели, наследовавшей кейнсианству, — вопрос более сложный; это исследование приведет нас прямо к самой сути текущего кризиса. Наконец, мы попытаемся заглянуть в будущее.
