Ирина снова легла на кровать, но душа, взбудораженная происшедшим курьезом, не могла успокоиться. Словно подброшенная невидимой пружиной, Ирина вскочила и начала ходить из угла в угол, ругая свою безалаберность: «Не могла оторвать зад, чтобы запереть дверь на ключ, ленивая корова! Наверняка он подумал, что у нас с Истоминым было заранее обговоренное свидание. Ведь я ушла посреди ужина, на виду у всех!» Ее злило, что она постоянно думает о Дубце. У какого-то французского писателя, кажется, Стендаля, она точно не помнила, есть теория о кристаллизации любви: человек, находясь в отдалении от другого человека, неожиданно задевшего его чувства, начинает все время думать о нем, постепенно придавая его образу идеальные черты. Неужели внутри у нее происходит эта самая кристаллизация? Там, на лыжне, в ее сердце внедрилась крошечная крупинка, которая обрастает и обрастает новыми гранями, помимо ее воли, и нет никакой возможности остановить этот процесс. Да что же это? Еще вчера она плакала о Сергее, Сереже, недосягаемом, но почти любимом, а сегодня весь день в плену у другого Сергея, абсолютно чужого, постороннего человека. Как объяснить эти метания? Она не способна на сильное чувство? Но для чего этот высокий слог? Просто она продажная тварь! Продалась за тряпки. Стоп! Что значит «продалась»? Она не позволила ему ровным счетом ничего, за что ее можно было упрекнуть. Конечно, нет гарантии, что в будущем он не продолжит атаку. Но ведь и от нее самой многое зависит. Нет, она не позволит больше вламываться к ней, как это только что проделал Истомин, развращенный до мозга костей хам. Она не опустится до положения содержанки. У нее взрослая дочь, которая все видит и понимает и которой она должна быть хорошим примером. Она хозяйка своей судьбы, своим поступкам и словам. Отныне она будет контролировать каждый свой шаг!
Ирина даже успокоилась, придя к такому решению. Вдруг стало легко и комфортно. Как будто очистилась от грязи, в которой нечаянно испачкалась. К ней вернулось ее обычное ровное настроение, как это с ней всегда бывало после бурного всплеска эмоций. Внезапно захотелось домой, в городскую суету, в привычную обстановку. Завтра утром они уезжают из пансионата, но будь такая возможность, она сбежала бы отсюда прямо сейчас.
На следующий день, вечером, когда они с Аленой смотрели «Иронию судьбы», неожиданно пришел Анатолий. Это был его первый приход в бывший дом после развода с Ириной да еще без предупреждения. Ирина пригласила его в гостиную, не зная, как вести себя, о чем говорить, потому и заторопилась на кухню готовить чай. Пусть побудет наедине с дочерью, решила она, ведь он пришел к ней. Она нарочито долго возилась с угощением, нарезая принесенный Анатолием торт, заваривая чай, раскладывая в вазочки конфеты и печенье. Заметив, что дрожат руки, она тряхнула от досады головой и мысленно приказала себе «не телепаться».
Они сидели за столом, как будто ничего не произошло. Со стороны посмотреть — вполне нормальная семья. Много лет подряд они вот так же садились за праздничный стол, пили чай, ели сласти, о чем-то говорили. Им и в голову не могло прийти, что когда-нибудь это обычное для родных людей занятие превратится в пытку, так как разговора не получалось, хоть убей! О чем говорить бывшим супругам, когда так свежи воспоминания и еще не затянулись раны? Даже присутствие дочери не спасало их от мучительного напряжения.
— Ну как поездка в пансионат, понравилась? — глядя на Алену, спросил Анатолий.
— Угу, — промычала Алена, прожевывая кусок торта.
— Она у нас «Мисс Очарование», — сказала Ирина не без гордости.
— Я уже об этом рассказала, — отмахнулась Алена. — И диадему показывала.
— Невревы снимали ее на камеру, но пленку еще не передали. Потом как-нибудь посмотришь, — сказала Ирина, радуясь, что появилась тема для разговора.
— А на лыжах катались? — спросил Анатолий, опять же обращаясь исключительно к дочери.
— Не-а. Я проспала все утро после бала. А мама ходила. Мам, расскажи, как ты грохнулась лицом в сугроб и долго барахталась, пока…
— Зачем я буду выставлять себя в смешном свете? — спросила Ирина, не дав Алене закончить фразу. — Просто я давно не вставала на лыжи. Надо будет в следующие выходные съездить с Невревыми в Рощино, покататься с горок.
— А я даже не помню, когда на лыжах ходил. Кажется, два года назад, — сказал Анатолий и смутился.
«Да, два года назад мы все вместе ездили в Рощино, — подумала Ирина, — и катались с гор. Я сломала лыжу, ужасно расстроилась, тогда Анатолий придумал соорудить из трех лыж санки. Мы втроем, усевшись на импровизированные санки, с диким хохотом и визгом съезжали со склона горы вниз, обязательно заваливаясь в конце пути набок, а потом тащились наверх, с ног по самую макушку облепленные снегом, запыхавшиеся, довольные».
Она улыбнулась своим воспоминаниям и тоже смутилась, поймав на себе брошенный украдкой взгляд Анатолия.
— А мама была самая красивая на вечере, — вдруг брякнула Алена.
— Никто и не сомневался, — нейтрально согласился Анатолий.
— Алена, ты басню Крылова давно читала? — без улыбки спросила Ирина.
— Какую басню? «Стрекоза и муравей»? «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела…»
— Нет, другую. Про кукушку и петуха. Помнишь, как они хвалили друг друга? Тебе они никого не напоминают?
— Да, ладно тебе, мам! Ты на самом деле была самая-самая красивая, обаятельная и привлекательная. Это заметили все.
— Может, и ты какую-нибудь «Мисс» завоевала? — полушутя поинтересовался Анатолий, впервые прямо посмотрев на Ирину.
— Она не мисс, а миссис, папуля. Пора уж знать такие вещи. А один мужчина…
— Алена! — воскликнула Ирина, но продолжать не стала, понимая, что нотации сейчас более чем неуместны.
— Что? — с вызовом спросила дочь.
— Сходи на кухню, я там шоколадное печенье оставила. Оно в шкафу, на верхней полке лежит.
Алена слегка фыркнула, но послушно пошла на кухню. Ирина проводила ее взглядом, а затем в упор посмотрела на Анатолия.
— Как ты живешь? — задала она вопрос, неожиданный для самой себя.
— Нормально, — пожал он плечами.
— О доме не скучаешь?
— Как тебе сказать? Вроде скучаю, но…
— Понятно. Можешь не продолжать.
— Нет, я не то хотел сказать. Конечно, скучаю, Ира. Очень, — торопливо говорил он, видимо, боясь, что не успеет до возвращения дочери. — Но… Понимаешь, обстоятельства сложились так, что теперь уже назад дороги нет. Короче, у нас будет ребенок.
Ирину как будто в прорубь окунули. Дыхание перехватило, стало нечем дышать. Она встала, вышла из комнаты, столкнулась в коридоре с Аленой, выдавила: «Я сейчас» — и закрылась в ванной. Включив воду, она глухо зарыдала. А потом долго умывалась холодной водой, чтобы не выглядеть слишком опухшей. Когда вышла из ванной, Анатолия уже не было.
— Он давно ушел? — спросила она Алену, вытиравшую на кухне вымытые чашки.
