Книга Любовники - Юлия Добровольская

Тихую теплую осень нового тысячелетия еще не успели выстудить октябрьские ветры. Погода выдалась пасмурная, но воздух был так легок и деревья стояли такие золотые, что казалось, будто солнце вовсе никуда не пропало, а просто рассыпалось по ветвям, вместо того чтобы светить с неба. И город был залит этим распыленным солнечным светом, и не думалось о приближающейся зиме, к которой в последнее время Дина стала слишком чувствительна. Они с Костей даже поговаривали о том, не переехать ли им к морю, в дом, в котором прошло его детство. Где живет его девяностошестилетняя мать и шестидесятивосьмилетняя Серафима. Где большая часть дома заколочена и пустует и где можно было бы на вырученные от продажи квартиры деньги сделать подобающий ремонт и жить в тепле всю оставшуюся жизнь. К тому же Костина нелюбовь к морю давным-давно улетучилась вместе с обидой на несчастных родителей за свое непонятное, неправильное детство, а на смену обиде пришло прощение и сострадание.

Дина открыла глаза. Едва забрезжил рассвет, и можно еще поваляться в постели, сегодня им обоим никуда не нужно спешить — почти выходной среди недели: у Дины «творческий день», а у Кости одна лекция на вечернем отделении. Она взяла Костину ладонь, покоящуюся на ее груди, и прижала к губам. Потом поднялась, накинула на обнаженное тело халат и вышла из спальни в кабинет. Включила компьютер. Когда она вернулась причесанная и посвежевшая, в почтовом ящике уже ждало письмо от Гоши. Дина прочла его, улыбнулась, отключила умную машину и вернулась к Косте под одеяло. Тот спросонок прижал ее к себе покрепче.

— Куда ты бегала без меня? — пробормотал он.

— За почтой, — ответила Дина.

— Что пишут?

— Гошка пишет, у них сегодня потепление: минус сорок пять.

— Вот и славно… Хоть погреются детки.

— А как насчет погреться чайком?

— Да мне и так тепло! — сказал Костя и уложил Дину на себя.

— Я тебя раздавлю! — засмеялась Дина и уткнулась лицом в его мохнатую поседевшую грудь.

— Ну, раздави! Раздави… Я это ужасно люблю… Ты же знаешь…

* * *

Дина готовила чай и горячие бутерброды под звуки Костиного пения, раздававшегося из ванной. Это было ритуальное утреннее пение, и сегодня исполнялся «Дом восходящего солнца». В репертуаре последних лет устоялось несколько мелодий, среди которых было и «Июльское утро» «Юрай Хип», и их же «Симпати», и «Возрождение Феникса» от «Феномены», и некоторые другие «русские народные песни», как их называл Костя. У него был красивый голос — Динина мама когда-то не ошиблась касательно его певческих способностей. И Гошка унаследовал от папы музыкальный слух и бархатный баритон. Как же Дина любила, когда они вдвоем усаживались за рояль — его по настоянию Дины перетащили в гостиную еще до рождения сына, — они играли в четыре руки и пели на два голоса все, что угодно, подхватывая любую мелодию и импровизируя на ходу…

В прихожей зазвенел звонок.

Дина вернулась в кухню с телеграммой в руках. Тут же появился Костя. Он был в халате, с мокрыми волосами и растирал побритое лицо.

Дина молча протянула ему белый листок.

— «Серафима умерла… ты свободен… мать», — прочел Костя вслух.

Он сел за стол. Его лицо ничего не выражало. Дина села напротив и молчала, глядя на него.

— Я свободен… — усмехнулся Костя. — Надо же! Мать и отца пережила, и его любовницу… А я теперь свободен! — Он поднял глаза на Дину. — Да я давно свободен! С того дня, как уехал из своего дома. И трижды свободен с тех пор, как тебя встретил.

Дина протянула руку и погладила его по щеке. Костя прижал ее ладонь к губам и долго не отпускал. Потом сказал с задором:

— Что ж, мир ее праху! Надеюсь, она была счастлива. А я голоден!