— Ох, а мы тебя не ждали сегодня!
Кутькова спрыгнула с кровати и, сунув ноги в тапочки, заметалась по комнате. Она была в одной сорочке, застиранной старой сорочке с обтрепанными кружевами… Муж тяжело храпел, отвернувшись к стене.
Что это значит? До Нины медленно и верно стала доходить суть происходящего. Раскладушка на кухне даже не разложена… Кутькова только что встала с постели — с ее постели, с постели, где невинно храпит ее муж… Ее действительно не ждали!
Нина щелкнула выключателем, забыв о детях.
— Что здесь происходит?
Тарабрин сонно заворочался в постели, пьяно приоткрыл один глаз.
— А, это ты… — пробормотал он спросонья. — Приехала?
— Как ты мог! — закричала Нина, забыв, что дети спят и нужно сдерживать голос. — Как ты мог!.. С ней!
Кутькова быстро подхватила свои вещи и ретировалась на кухню. Через минуту щелкнула входная дверь она ушла.
Все еще не веря в происшедшее, Нина ошеломленно опустилась на стул.
Сонно захныкала Ирочка, потирая кулачком глаза.
— Что такое? — пробормотал Тарабрин. Его младенческая улыбка свидетельствовала, что он ни сном ни духом не ведает о своей вине. — Иди сюда… — Он приглашающе откинул одеяло.
Нина села на кухне и горестно зарыдала, уронив голову на руки.
Боже мой, он изменил ей! И с кем? С Кутьковой! С этой уродливой старой девой, на которую до сих пор не польстился ни один мужчина! И это после нее, Нины, признанной красавицы, которой сам Марчело Мастрояни целовал ручку, которую сама Софи Лорен называла идеалом русской женщины! Она — и Кутькова…
Кутькова — ее соперница!
Предательница… Безотказная, верная Кутькова… Как она могла?
После радости и счастья кинофестиваля — такой удар!
Ах, как тяжело после венецианской волшебной сказки возвращаться в семейную рутину, в безрадостные советские будни. Ей опять предстоит одно и то же — дом, дети, пьяный муж с запахом перегара и редкие роли в кино…
Нет, она не будет больше это терпеть! Она заберет детей и уйдет от него. Ее терпение истощилось, она больше не может быть безгласной рабыней талантливого алкоголика!
Рассвет коснулся розовым лучом ее волос. Нина спала, уронив голову на руки. Этот же луч разбудил и Тарабрина, который вышел по малой нужде в туалет.
Зевая, он удивленно произнес, увидев на кухне жену:
— Ты приехала? Когда? А почему здесь сидишь? Нина подняла заспанное лицо и не сразу вспомнила, что произошло. Прошедшая ночь вихрем пронеслась в ее памяти. Она холодно и рассудительно проговорила, оправившись:
— Все! Финита ля комедия! Между нами все кончено. Я ухожу.
— Куда? — нахмурился Тарабрин.
— Куда глаза глядят. Забираю детей и ухожу. Понял? Можешь жить дальше со своей Кутьковой.
Тарабрин качнулся, схватился рукой за притолоку.
— Так и знал! — произнес он, в бешенстве раздувая ноздри. — Нашла там себе кого-то… — «Там» — имелось в виду на кинофестивале, «кого-то» — любовника. — И кого же ты себе нашла?
— Я никого! А вот ты…
Дыша перегаром, он навис над ней горой переплетенных сухожилиями мышц.
— С кем спуталась? Говори!
Он был страшен. Колючие глаза угрожающе сверкали, руки тряслись бешеной дрожью, губы крупно прыгали.
— Говори! — Он схватил ее за ворот кофточки.
Ниной внезапно овладела ярость. Почему она должна оправдываться? Что за несправедливые упреки? Он сам виноват перед ней по горло…
Иван все сильнее сжимал ворот. Горло перехватило, Нина начала задыхаться. Извиваясь, она с силой толкнула его в грудь и попыталась освободиться.
Какие еще отношения возможны между ними? Разве можно дальше жить с этим пьянчужкой, алкоголиком?
— Гадина! — шипел Тарабрин, опаляя ее ноздри отвратительным запахом перегара. — С Корзуновым спуталась! Что он тебе пообещал? Роли? Шмотки? Что?!
Внезапно он швырнул ее на стул. Нина, хватая ртом воздух, перевела дух.
Муж подошел к буфету, налил полный стакан вина, залпом выпил. Потом швырнул стакан в ее сторону, все еще дрожа от гнева. Не долетев, стакан разбился об угол стола, брызнули в стороны осколки.
— Псих! — Нина брезгливо стряхнула стеклянные крошки с подола юбки. Она выглядела как-то слишком спокойно и уверенно, и это еще больше взбесило мужа.
Он замахнулся — и щека запылала от удара.
Нина вскочила со стула, выбежала к коридор. Что с ним разговаривать, с пьяным… Вчерашний хмель еще не выветрился из него.
— Ты куда?
— Ухожу!
— Нет, ты не уйдешь! Ты хочешь уйти к нему, да? К Корзунову? Чтобы миловаться с ним? Хочешь бросить детей, меня унизить?
Очередной удар отозвался колокольным звоном в голове.
Тарабрин с силой втолкнул жену обратно на кухню, больно сжал цепкими пальцами предплечье. Нина с силой извернулась и стукнула его ногой под коленку.
Падая, он увлек ее за собой.
Страшная ненависть ослепила разум, точно пронзительная вспышка света.
Эта мразь, этот человечишко, изменивший ей с ее же подругой, еще смеет ревновать, унижать, бить ее!
Он ударил ее кулаком в живот — там что-то мягко хрустнуло и заныло.
Извиваясь, она впилась ему зубами в щеку — он зашипел, но не отпустил ее. Тогда в удесятеренной ненависти она нащупала руками его горло и сжала его. Она была сильной женщиной. Иван захрипел, бешено вращая глазами.
— Ни-и-на-а… — Он испугался, испугался той ужасной силы, которая внезапно проснулась в ней.
Муж сипел и вырывался, а она все сжимала его горло, в блаженной ненависти наблюдая, как стали закатываться его глаза. Тарабрин предсмертно задергался и…
Послышался тонкий детский голосок в коридоре:
— Мама! Папа! Ира хочет писать…
Нина опомнилась. Разжав руку, подняла растрепанную голову.
Перед ней стояла Даша в одних трусиках и, надув губы, уже собиралась плакать.
Тарабрин с трудом поднялся с пола, растирая ладонью горло.
— Сумасшедшая, — просипел он, — чуть не задушила!
— Сейчас, Дашенька, иду… — захлопотала Нина, вставая.
Веселящий розовый газ бешенства понемногу начал улетучиваться из головы. Она поправила разорвавшуюся на груди кофточку, заправила за ухо растрепанные волосы.
— Нина, ну что ты! — Муж положил ладонь на плечо. — Что ж я тебе сделал такое? За что ты меня так ненавидишь?
— Уйди! — глухим, как будто не своим голосом проговорила Нина. — Лучше уйди!
