— Ничего, — ответили Оливия. — Но, Кэмми, не каждому дается яркая, как хвост кометы, жизнь. — Она озорно улыб-нулась. — Такое бывает только у некоторых из нас.
— И твоя все еще на взлете, да?
— Надеюсь, что да! — с чувством ответила Оливия.
— Ты на меня нагоняешь сон. Пойду полежу в гамаке. Тебе в нем было удобно? — не удержалась от легкого злорадства Кэмми.
— На спине не очень, — сказала Оливия.
«Еще бы», — подумала Кэмми и встала, прихватив полотенце.
Тишина и покой моря, солнце и освежающий морской бриз убаюкали ее, и она крепко уснула. Через несколько часов ее разбудил Мишель.
— Ты бы перевернулась. Этот бок уже испекся. Хочешь съездить со мной в город?
Кэмми вскочила и натянула свои шорты с надписью «Мауи».
— Если это британская территория, можно мне не надевать рубашку? Или здесь с этим строго?
— Мне нравится и так, но, наверное, лучше надень. Как минимум для защиты от солнца, — ответил Мишель.
— Как вы это выносите? Здесь всегда так?
— В основном. Но бывают мерзкие туманные дни. Дождь и штормы. Грязь. Да и можно устать от... ты знаешь эту поговорку. .. от очередного дерьмового дня в раю.
Кэмми надела скромные джинсовые шорты и коттоновую рубашку, которая завязывалась под грудью.
Они провели два часа, блуждая по узким улочкам небольшого городка. В конце первого часа Кэмми с комичным великодушием разрешила взять себя за руку.
Мишелю было двадцать пять лет, но, держа за руку эту девушку-подростка, он испытывал такое чувство, словно ему достался выигрышный лотерейный билет.
— Я хочу тебе что-нибудь подарить. — Мишель сорвал свисающий со стены цветок бугенвиллеи и заправил его в волосы Кэмми. — Теперь ты похожа на туземную девушку. Тебе нужна побрякушка.
— Это отстой.
— На память обо мне.
— Ладно, как хочешь, — согласилась Кэмми, сделав вид, что уступает ему.
— Мне хочется.
Мишель выбрал ожерелье из крошечных рыжих ракушек, перемежающихся с бусинками гематита. Оно стоило недешево, и это означало, что зимой ему придется посидеть какое-то время на тостах с бобами. Но от вида ракушек, ласкающих впадинку у нее на горле, чуть повыше крестика, который она никогда не снимала, его бросило в дрожь.
— Я никогда его не снимаю. Мне его подарили на крещение, — сказала Кэмми, притрагиваясь к крестику. — Он приносит мне удачу. Это ожерелье я тоже никогда не буду снимать.
— Его нельзя носить постоянно. Ракушки поцарапаются, и ожерелье можно будет выбросить. А если за ним ухаживать, оно прослужит тебе всю жизнь, — пояснила хозяйка магазинчика.
Им захотелось пить. Кэмми выбрала харрикейн, а Мишель — пепси, после чего он попросил ее подождать и ринулся в аптеку со словами: «Мне нужна... э... зубная паста». И подумал: «И ключ для консервов». Прежде чем возвращаться на яхту, необходимо будет купить ключ. Главное — не забыть. Но тут затрещало радио.
— Хорошо, купи себе пасту, — согласилась Кэмми. «Интересно, у него на самом деле закончилась паста или он подразумевает то, что читается на его лице? И вообще, можно ли сойти с ума от возбуждения?» — размышляла она.
— Стой здесь. Никуда не уходи. Нам надо возвращаться, — предупредил ее Мишель.
— Я еще хотела купить хлеба и сыра. Мы могли бы устроить пикник.
— Позже. — Мишель поцеловал ее, едва коснувшись губами щеки. — Ленни просит меня вернуться. Работа прежде всего.
На обратном пути Мишель нежно коснулся ожерелья и взял Кэмми за руку. Девушка получила ответ на свой вопрос. Она действительно могла бы сойти здесь с ума. Кэмми мысленно послала в небеса молитву: «Благодарю тебя, Боже, за то, что у моего дяди все хорошо, и за то, что ему не понадобилась операция. Благодарю тебя!»
ДЕНЬ ШЕСТОЙ— Готово! — сказал Ленни. Женщины не могли этого знать, но голос капитана, несмотря на то что это было его двадцатое плавание на «Опусе», звучал так же торжественно, как и в самый первый раз. — Сегодня вы увидите яхту под парусом! Мне очень хочется, чтобы вы получили удовольствие, поэтому я позабочусь о том, чтобы развить хорошую скорость, а Мишель будет готовить для дам напитки.
— Ты загрузил что-нибудь еще? Продукты?.. — поинтересовался Мишель.
— Дюжину яиц и свежего хлеба для французских тостов. Шэрон снабдит нас всем остальным. У нее продуктов под завязку. Ее клиенты ловили рыбу, но не смогли забрать улов с собой. У них случилось что-то срочное дома, в Техасе. И у нее осталась целая гора всякой всячины, которую я пообещал забрать. Я с ней скоро свяжусь.
— Она не возьмет за это денег.
— Знаю, она меня уже предупредила. Это же Шэрон...
— Если на Рождество по пути домой я заеду в Нью-Йорк, то обязательно приглашу ее и Регги пообедать, — заявил Мишель.
— Я тоже собирался их навестить, — ответил Ленни.
— Можно, если ты захочешь, провести там целую неделю.
Ленни рассеянно кивнул, думая уже о другом. Мишель отметил, что он не вспомнил о консервном ключе. «Черт побери, — ругнулся про себя Мишель. — На следующей стоянке нужно обязательно купить его». Но вслух ничего не сказал.
Женщины наблюдали за тем, как они развернули дженни и подняли грот-парус, которые взвились над их головами, как огромные флаги, и в следующее мгновение две белые башни зареяли в синеве. Ленни выключил двигатель. Попутный ветер надул паруса, и «Опус» приготовился исполнить свое предназначение. Он словно расправил крылья и стал подобен всем парусникам, веками вызывавшим неумеренный восторг художников и поэтов, включая тех из них, кто никогда даже не ступал на палубу.
— Ленни — настоящий моряк,— уважительно произнес Мишель, когда они все вместе пили ромовый пунш и угощались соусом манго-сальса. — Я тоже умею, но он это делает играючи. Он и к штурвалу почти не будет прикасаться. Это называется уваливанием. Ветер дует в корму сбоку: видите, как наполнен грот? Ветер тянет нас, как Ленни и обещал. Грот находится с подветренной стороны. Теперь «Опус» будет мчаться, пока ветер не переменится.
— Честно говоря, я с трудом это представляю, — прокомментировала Холли.
— Сейчас конец сезона, поэтому мы можем позволить себе почти все, что нам вздумается, — продолжал Мишель. — Главное, чтобы мы постоянно несли вахту. Мы с Ленни меняемся через каждые шесть часов.
— Это действительно похоже на полет.
— Мои внутренности сейчас тоже, кажется, полетят, — неожиданно сообщила Холли.
— Имбирные пилюли, — сказал Мишель и одним прыжком очутился на камбузе.
— Странно, что один человек не чувствует ничего, а другой — все. — Кэмми развела руками.
