– Вустер! – были его первые слова.- Флоренс мне сейчас рассказала одну вещь, я просто потрясен.
Ну, что на это можно было ответить? Ничего. Подмывало, конечно, поинтересоваться, что за вещь, если про епископа и заклинательницу змей, то мы это уже слышали. Можно было бы еще прибавить два-три слова, что, мол, вот какими теперь, увы, стали барышни, анекдоты рассказывают. Но я ограничился только восклицаниями общего характера: «О! А!» – и стал ждать дальнейших подробностей.
Взор Перси, как раньше взор Флоренс, начал отчаянно метаться, обращаясь то на небо, то на землю и обратно. Видно было, что человек сильно расстроен. Наконец, совладав со своим взором и направив его строго на меня, он
продолжил:
– Вскоре после завтрака я обнаружил ее одну в цветнике, где она срезала цветы, и поспешил предложить, что подержу корзинку.
– Очень любезно.
– Она поблагодарила меня, сказав, что будет очень рада, и некоторое время мы беседовали на нейтральные темы. Слово за словом, и я попросил ее быть моей женой.
– Молодчина!
– Как вы сказали?
– Я просто сказал: молодчина.
– Но почему вы сказали: молодчина?
– Ну, как бы подбадривал, мол, так держать.
– Понимаю. «Так держать». Пожелание, чтобы человек Действовал и дальше в том же духе, и являющееся знаком Дружеского одобрения?
– Верно.
– Но в данных обстоятельствах мне удивительно – я бы даже сказал, стыдно – слышать это из ваших уст, Вустер. Это поступок в дурном вкусе, приличия требовали бы воздержаться от насмешек и издевательств.
– Не понял?
– Если вы победили, это вовсе не причина издеваться над теми, кому не повезло.
– Извините, может, вы бы снабдили меня какими-нибудь комментариями…
Он досадливо поморщился.
– Я же сказал вам, что просил Флоренс быть моей женой, и сказал, что она мне сообщила нечто, повергшее меня в изумление. А именно – что она помолвлена с вами.
Тут я, наконец, понял, на что он намекает.
– О, а. Да-да, конечно. Ну, разумеется. Да, похоже, что мы обручились.
– Когда это произошло, Вустер?
– Недавно. Он хмыкнул.
– Совсем недавно, надо полагать, ведь еще вчера она была помолвлена с Чеддером. Ничего не разберешь,- сердито заключил Перси.- Голова кругом идет. Не поймешь, на каком ты свете.
Тут я не мог с ним не согласиться.
– Действительно, неразбериха.
– Просто с ума можно сойти. Представить себе не могу, что она в вас нашла?
– Я тоже не могу. Все это совершенно непонятно. Он свел брови, задумался. А потом продолжил:
– Взять ее недавнее увлечение Чеддером. Это, понапрягшись, все-таки можно понять. Он хотя и умственно отсталый, зато представляет собой эдакое молодое, сильное животное. И случается, что девушки интеллектуального склада тянутся к сильным молодым животным. Бернард Шоу положил этот мотив в основу своего раннего романа «Профессия Кэшела Байрона». Но вы? Уму непостижимо. Просто хилый мотылек.
– По-вашему, я похож на хилого мотылька?
– Если вы можете предложить более точное сравнение, буду рад его услышать. Я не вижу в вас ни крупицы обаяния и ни малейших признаков каких-либо качеств, которые можно было бы счесть привлекательными для такой девушки, как Флоренс. Диву даешься ее готовности постоянно терпеть в доме ваше присутствие.
Не знаю, как считаете вы, но, по-моему, я не особенно обидчивый человек. В общем и целом, скорее, нет. Но все-таки малоприятно, когда тебя называют хилым мотыльком, и кажется, я обрезал Перси Горринджа довольно резко.
– Вот, значит, как,- сказал я ему и погрузился в молчание. А поскольку он тоже не выказал желания поболтать о тот о сем, мы некоторое время простояли с ним, как два монаха из ордена траппистов [ Орден траппистов – выделившаяся в 1664 г. ветвь Цистерцианского монашеского ордена, на членов которой возложены особенно строгие запреты, в частности, они обязаны всю жизнь хранить молчание.], случайно встретившихся на собачьих бегах. И я уже приготовился было, коротко кивнув, удалиться, но в последнюю минуту Перси остановил меня возгласом, по интонации и силе звука совершенно таким же, какой издал ночью Сыр Чеддер, обнаружив меня в шкафу под шляпными коробками. Он смотрел на меня сквозь свои очки-шоры с испугом, если не сказать – с ужасом. Это меня озадачило. Неужели ему потребовалось столько времени, чтобы разглядеть мои усы?
– Вустер! Господи ты боже мой! Вы без шляпы?
– За городом я обычно шляпы не ношу.
– Но на таком жарком солнце! Вы получите солнечный удар! Разве можно так рисковать?
Должен признать, что его забота меня тронула. Я почти перестал на него сердиться. Ведь, правда же, не многие так волнуются за здоровье людей, практически им не знакомых. И это доказывает, что бывает, иной наболтает тебе разной чуши насчет хилых мотыльков, а на самом деле под внешностью, которую, я думаю, всякий признает отталкивающей, у него доброе сердце.
– Да вы не волнуйтесь,- попытался я его успокоить.
– Я очень даже волнуюсь,- горячо возразил он.- Я настаиваю, чтобы вы либо надели шляпу, либо ушли в тень. Не хочу показаться назойливым, но ваше здоровье для меня, естественно, представляет большую ценность. Дело в том, что я поставил на вас в клубном первенстве по «летучим Дротикам».
Я ничего не понял.
– То есть как это? Как вы могли поставить на меня в клубном первенстве?
– Я неясно выразился. Очень разволновался. Правильнее сказать, я перекупил вас у Чеддера. Он продал мне билет с вашим именем. Так что вы можете понять мою нервозность при виде того, как вы ходите по такой жаре с непокрытой головой.
В жизни мне не раз случалось пошатнуться и чуть не упасть, но еще никогда не бывало, чтобы я пошатнулся и чуть не упал так основательно, как при этих словах. Минувшей ночью, если помните, я назвал свою тетю дрожащей осинкой. Эти же слова сейчас подходили ко мне самому, как обои к стене.
А почему, вы, надеюсь, легко поймете. Вся моя внешняя политика основывалась на той предпосылке, что Чеддер у меня связан по рукам и по ногам и не представляет ни малейшей угрозы. Однако теперь выходило, что нисколько он не связан и опять грозит наброситься подобно ассирийцам со своими когортами, сверкая пурпуром и златом, аки волк на овчарню, и жажда мести настолько его обуяла, что он даже готов пожертвовать ради нее пятьюдесятью шестью фунтами с довеском. От одной только этой мысли я похолодел до мозга костей.
А Перси продолжал:
– Я думаю, что на самом деле у Чеддера добрая душа, хотя он ее и прячет. Признаюсь, что несправедливо судил о нем. Если бы не возвратил уже корректуру в редакцию «Парнаса», я бы изъял из нее «Калибана на закате». Он сказал, что у вас все шансы выйти победителем в состязании по дротикам, и, однако же, добровольно предложил мне купить у него за смехотворно низкую цену билет с вашей фамилией, поскольку, как он объяснил, он мне симпатизирует и хочет сослужить мне добрую службу. Широкий, щедрый, благородный поступок, он возвращает нам веру в человека. Да, кстати, Чеддер вас искал. Вы ему для чего-то нужны.
