Жить, считал он, оставалось немного, и не стоило марать своего имени. Попутно он рассказал милую историю с рецептом кофе. Гронский, известный в те времена издатель, предложил Бабелю поехать в Париж, но денег было лишь до Вены. «Приедешь в Вену, — уговаривал Гронский, — оттуда дай телеграмму, я с ней пойду к начальству и выпрошу денег для Парижа». Однако на первую телеграмму Гронский не ответил, деньги таяли, Бабель съехал с шикарного венского отеля в скромный, затем снял комнатку у хозяйки кофейни. Денег все не присылали, он на последние отбил отчаянную телеграмму. Хозяин кофейни полюбил Бабеля и содержал его в долг. Наконец деньги пришли, Бабель пришел прощаться, хозяин сказал: «Исаак, я хочу Вам сделать подарок, я научу Вас варить кофе по своему рецепту, только дайте слово, что никому никогда его не откроете». В Москве Бабель, принимая гостей, варил кофе по венскому рецепту, надевал передник, всех выгонял из кухни, закрывал ее на крючок и вскоре выходил оттуда, неся на подносе чашки кофе.
Какой вопрос мы чаще всего задаем знакомым? «Что нового?» Мы сами не знаем, что мы хотим услышать. Скорее всего, ерунду — кого назначили, кого сняли, кто развелся… Во всяком случае, лишь бы что-то происходило с другими. Говоря откровенно, радостные новости привлекают нас куда меньше, чем вести о наводнении, пожаре. Помню, как расспрашивали меня в Москве, что за наводнение у нас было, что затопило, и замечал разочарование, когда говорил, что вода поднялась совсем немного.
— Вы рождены Мессалиной, а живете, как Мадонна, — сказал ей доктор. — Это вредно.
ИЗ ЧИТАТЕЛЬСКОГО ПИСЬМА
«Верноподданность, если б вы знали, что это такое. Монархия, особенно абсолютная, — гнусность. Верноподданничество требует отказа от своей личности, своих мыслей, я слушаюсь без колебаний и раздумий — это добродетель. Своих идеалов нет, в себя не веришь. Трусость — это не позор, а принцип поведения. Умен ты или глуп — не видно, потому что ты покорен. В конце концов, подчинен и уверен, что это законно».
Достоевский был послан ординарцем к великому князю Михаилу Павловичу, брату Николая I. Как-то, думая о своем, он забыл отрапортоваться по форме. «Посылают же таких дураков», — сказал великий князь. Года через три, то есть в 1844 году, после производства в подпоручики и зачисления на службу в Инженерный департамент, чертеж его попал на глаза императору… Николай посмотрел и якобы надписал на чертеже: «Какой идиот это чертил!». Царские слова по обычаю покрыли лаком, чтобы сохранить для будущих поколений. Однако, когда Достоевский стал знаменитым, — изъяли.
В России в прежние времена речи не становились статьями. Речь была речью. Это в той России, в нынешней он читает свою речь, а она — заготовленная статья. Добро не должно пропадать. Все надо публиковать. Слушаем доклад, а уже в журнале набирают его как статью. А вот В. Ключевский произносит речь памяти И. Болтина на столетнем юбилее историка и нигде не печатает ее. Речи памяти А. Пушкина, памяти Ф. Буслаева — замечательные, исполненные глубоких мыслей, — не публиковались. Ключевскому и в голову не приходило, он же готовил их, во-первых, по законам устного жанра, во-вторых, он обращался к слушателям, объявляя, что говорит для них, и соблюдал обещание.
Насчет участия Горбачева в путче (ГКЧП ) можно сказать лишь одно: когда грешит топор, грешит и топорище.
На съезде народных депутатов, когда Горбачев предложил вице-президентом Янаева, съезд дружно проголосовал против. Янаев сам себя разоблачил, рассказывая о себе. Никогда еще я не слыхал, чтобы человек показал себя аудитории настолько глупым. Его спросили о здоровье, он захохотал, подмигнул съезду, сказал «жена не жалуется», и все в таком пошло-хамском духе.
В перерыве меня делегировали к Горбачеву. Мы никак не могли понять, почему он так упорствует, требует вновь переголосовать кандидатуру Янаева?
Мы присели с ним в стороне на диванчик, я напрямую сказал ему, что Янаев жлоб, глуп, ни в коем случае его нельзя делать вице-президентом.
Напутствуя меня, Лихачев и Адамович советовали не стесняться в выражениях, с меня, писателя, какой может быть спрос.
Горбачев спросил, есть ли у меня факты? Фактов не было, было совершенно определенное чувство, чувство единое, сотен депутатов. Михаил Сергеевич отвергающе помотал головой, мягкая приветливая уверенность не покидала его. На чем основывалась она, я до сих пор не могу понять. События ГКЧП подтвердили ничтожность Янаева. Вообще события показали, насколько Горбачев не чувствовал людей, которых он подбирал себе, большая часть их предавала его. В этом отношении он не сравним с Ельциным. У того были не знания, а чутье, и он редко ошибался.
Знать человека? Что это означает — знать его заверения, его анкету, компромат на него? Есть другое знание — аура-знание. Откуда оно берется? Понятия не имею. Вы приходите в незнакомую компанию, и к кому-то тянется душа, кто-то симпатичен, кто-то нет. У каждого свой выбор. Но этот ваш инстинкт дан природой. Чтобы пользоваться. Никакие знания не заменяют это таинственное ощущение поля — «свой», «чужой».
Храпченко, глава отделения Академии наук, называлось оно, кажется, «филологическое», предложил вместо умершего М. Шолохова избрать в Академию руководителя Союза писателей Г. Маркова, был такой начальник-писатель, любимец Брежнева и, соответственно, увенчанный наградами. Лихачев заявил, что будет выступать против. Академия, особенно на выборах, была строптивой, и тогда Храпченко объявил, что голосовать будут на совместном заседании с философами. Те проголосуют, как прикажут.
Петру Великому приписывают такое высказывание: «Привычка менять все время наряды, платья в конце концов превращает придворных в вешалки, висящие в платяном шкафу».
НАШИ ЖУРНАЛИСТЫ
Разговор по радио с ветеранами, блокадниками:
— Вы же были молоденькой девушкой. Какое впечатление на вас произвели бомбежки?
— Конечно, пугалась.
— Потом привыкли?
— Потом легче стало.
— А когда голод наступил, к голоду привыкнуть трудно?
— Да как к голоду привыкать, кушать хочется.
— А тут еще бомбежка. Что хуже? О голоде забудешь?
— Да, забывали.
— А после отбоя опять голод возвращается?
— Возвращается, конечно, куда он денется.
В таком духе разговор идет долго.
Приходит ко мне журналистка.
— Даниил Александрович, расскажите, что вы думаете о проблемах нашего города.
— Что вы имеете в виду?
— Все, что считаете нужным.
— Но у вас есть, наверное, вопросы конкретные.
— Вы рассказывайте все подряд, я потом вставлю конкретные вопросы, и получится интервью.
—
Видимый нами мир прекрасен. В нем встает солнце и заходит, тогда появляется луна, звезды украшают ночное небо. Мир всегда был и всегда будет, сотворенный кем-то. Все оправданно и нужно, и не может быть иначе, как в этой красоте. Зачем мне знать, что Земля круглая, да еще приплюснутая, что солнце не восходит, что в самом деле все не так устроено, как я вижу, что этот чистый воздух полон радиоволн, несущих какую-то информацию и всякую чушь.
