Книга Пока драконы спят - Александр Шакилов

Эрик привык вставать рано, когда в коридорах, изъеденных червоточинами-кельями, не встретишь ни души. Ему нравилось шлепать босиком по холодному полу – в одиночестве, не опасаясь услышать вслед: «У-у, лизоблюд идет!» Его не любили студенты других специальностей и терпеть не могли коллеги по цеху. В стенах Университета аж пятеро неудачников, которым Проткнутый вместо нормального таланта отмерил непонятно что, зато много, бери – не хочу.

Эрик уже два года в Университете, где лизоблюды живут в одиночках, никаких двухъярусных коек, что вы. Лизоблюды сами по себе. Весь Мир против лизоблюдов, и все лизоблюды друг против друга, уж они-то знают цену «чистым тарелкам».

Последние три дня Эрика тошнило так, что с лежака встать не мог, – из-за поцелуя холодных губ Геба Пополамчика, лысого коротышки, прознавшего о даре уже в весьма преклонном возрасте и потому озлобленного и обиженного на всех и вся. У Геба в Миру осталась семья: две дочери, жена и сын, женой нагулянный неизвестно от кого. Вот дочери и продали папашку в рабство, когда сообразили, что с ним творится неладное: миски после него аж блестят, а чуть зазеваешься – и свою обеденную посуду к ручью тащить без надобности.

Геб – лучший ученик мастера Трюгга по прозвищу Затейник. Геб знает, что не доживет до выпуска: год за три – это слишком для мужчины, разменявшего шестой десяток.

В темноте и на ощупь Эрик плохо отличает ханьманский фарфор от заррийского, росские медные блюда от хазастанских, соусницы из Шампасы от посуды из Тулукмы. Ну и пусть. Крепкого парня, за два года основательно подросшего, больше волнует его будущее за стенами Университета. Эрик очень надеется, что ему никогда – слышите, никогда! – не пригодятся знания, сквозь зубы сцеженные мастером Затейником, презирающим своих учеников.

– Ну что, г-гаспада, прости Господи Проткнутый, приступим?! – Именно этой фразой начинал занятия мастер Затейник.

Кстати, затейник он был еще тот. То заставит Геба ползать на брюхе по полу, собирая крохи и определяя на вкус, пищевого они происхождения или просто отпали от грязных каблуков. То удивится и рассвирепеет, когда Эрик не сумеет отличить, тщательно разжевав, кусочек белого кирпича из Аттуна от аналогичного размера и вида кусочка из Миллиса.

– Что же это?! Как вы представляете работу во благо и ради?! Вы не владеете основами! Элементарного не знаете! О чем вы думаете?! Что намерены делать?! – брызгал слюной мастер Трюгг.

Эрик кивал и вздыхал. Зачем объяснять мастеру, что ученик ненавидит свой талант и с удовольствием сменил бы дареное счастье (его отсутствие, если верить Заглоту) на прозябание в родном гарде? Такое вслух сказать – себя унизить. Даже прошептать не моги, ведь у стен есть уши…

Но вернемся к разжеванным кирпичам. Это так увлекательно: определять по вкусу камни.

– Что вы себе позволяете, молодой человек?! Вас повесят на первом же суку, если не распробуете, отравлено ли мясо, поданное хозяину на ужин!

– Извините, мастер, но мясо… э-э… не совсем кирпич. К тому же…

– Молчать! Щенок! Строптивец! Молчать! Нет разницы, нет! Что мясо, что кирпич – одно!

Любимое блюдо мастера Трюгга – свиная вырезка, зарумяненная на вишневых углях. Почему-то мастер Трюгг кирпичи в пищу не употребляет. Намекнуть бы Затейнику о его кулинарных пристрастиях, но подобная шутка вполне может закончиться выгребной ямой. И потому Эрик молча выслушивает пикантные подробности своей родословной. Оказывается, его бабушка злоупотребляла кровосмесительством с его отцом. И ничего, и ладно. Не впервой. Но зачем упоминать дедушку?! Мастер Трюгг ошибся: дедушка Эрика по материнской линии крайне мало походил на козла. И уж тем более на козла вонючего. Дедушка был чистоплотным мужчиной: мылся трижды в год. Но Эрик не спорил, он даже кивал, признавая вину предков, чем распалял Затейника еще больше. Мастер Трюгг не считал смирение добродетелью.

Далее – занятие по укреплению челюстей. О, это ни с чем не сравнить! Тебе вручают стальной прут с запястье толщиной, ты должен схватить его зубами и перекусить. Подумаешь. Мастер Трюгг не единожды показывал, как это делается. Он называл порчу стальных прутов «хваткой барса» и «драконьим поцелуем» в зависимости от настроения. Если мастер Трюгг был в плохом расположении духа, то «хваткой», если в очень плохом, то «поцелуем». Суть от перемены названий не менялась. К великому своему сожалению, Эрик не мог перекусить прут. Тужился, краснел, бледнел, ломал зубы о сталь, кровянил десны, челюсти сводило судорогой, но прут не поддавался, хоть умри!

Мастер Трюгг обещал собственноручно задушить «лентяя и сына осла», если тот до холодов и первого снега не справится с железякой. Эрик знал: мастер не шутит, но… никак!

Кстати, даже Геб бессильно грыз свой прут. А ведь Геб – лучший из пятерки лизоблюдов. Но прочие ученики, судя по крикам Затейника, проявляли значительно больше рвения, чем Эрик, и уже серьезно продвинулись в искусстве «барса» и «дракона». Потому-то у мастера Трюгга к ним претензий нет. Зато Эрик, Свистун его задери!..

От усердия на занятиях Эрик терял сознание и, приходя в себя уже в келье, выплевывал на тюфяк обломки резцов и сгустки крови. А потом, превозмогая боль и омерзение, пил заживляющий отвар, горький и противный, от которого выворачивало желудок и пекло во рту. Но Эрик терпел, ибо отвар по рецепту мастера Трюгга того стоил. Да, противно. Да, трудно протолкнуть сквозь искрошенные зубы. Но после тревожного сна, когда утро будило рассветной сыростью, а босые пятки касались ледяного пола, Эрик с приятным удивлением осознавал, что боли больше нет. И зубы целы. Все до единого!

Но настанет день, и боль вернется. И вновь он будет трогать языком всякую дрянь, проверять состав и привычно уже ломать резцы. Доколе терпеть эти муки? А пока не научишься, лизоблюд, жевать сталь как гусиное мясо.