Представь себе, что ты стоишь на пороге этой сказки много миллиардов лет назад, когда все только еще начиналось, написал мне отец. И у тебя есть выбор, хочешь ли ты однажды родиться и жить на этой планете. Тебе неизвестно, когда это может случиться, и неизвестно, сколько тебе будет отпущено прожить, но говорить о большом сроке не приходится. Ты только должен усвоить, что, если ты выбираешь возможность когда-нибудь, когда придет время или, как мы говорим, пробьет час, тебе родиться на свет, точно так же пробьет час, когда тебе придется его покинуть.
Я все еще не могу ни на что решиться. Но начинаю соглашаться с отцом. Может, лучше с благодарностью отказаться от такого предложения? То недолгое время, что я буду находиться в мире, будет микроскопическим по сравнению с вечностью до и после.
Если бы я знал, что можно попробовать что-то сказочно вкусное, я бы, наверное, отказался пробовать это, если предложенный мне кусочек весил бы не больше миллиграмма.
Отец оставил мне в наследство глубокую боль, боль понимания, что со временем я покину этот мир. «Я думаю о вечерах, когда меня уже не будет». Но я также унаследовал от отца и глаза, видящие, как сказочна жизнь. Летом я собирался по-настоящему изучить жизнь шмелей. (У меня есть секундомер. С его помощью можно определить скорость полета шмеля. И еще шмеля нужно взвесить.) Я бы не отказался и от сафари в африканской саванне. Кроме того, я научился наблюдать за небом и удивляться всему, что находится в мировом пространстве на расстоянии многих миллиардов световых лет от нас. Этому я научился, когда мне не было еще четырех.
Но я не могу с этого начинать. Мне надо попробовать зайти с другого конца. Наверное, я должен сделать собственный выбор.
Если бы по истории об Апельсиновой Девушке был снят фильм, и я, сидя где-нибудь на задних рядах, понял, что никогда бы не родился на свет, если бы Ян Улав и Апельсиновая Девушка разминулись друг с другом, мне бы, наверное, захотелось крикнуть им, чтобы они не прошли мимо друг друга. Я бы сидел как на иголках. Нервничал бы, что один из них, неважно кто, может оказаться фанатиком-атеистом и не пойдет в собор на рождественское богослужение. И может, я горько заплакал бы, увидев Апельсиновую Девушку на Plaza de la Alianza в обществе датчанина! А когда Веруника и Ян Улав стали бы любовниками, я бы до смерти боялся малейшего намека на ссору между ними. В моих глазах даже обычная ссора быстро приняла бы космический масштаб.
Мир! Я бы никогда в нем не появился. Не стал бы свидетелем великой мистерии.
Мировое пространство! Я бы никогда не увидел сверкающего звездного неба.
Солнце! Я бы никогда не ступил ногой на теплые скалы в Тёнсберге. Никогда не испытал бы прелесть погружения в воду, когда ныряешь в нее.
Теперь я все понимаю. Мне вдруг открывается последовательность всего сущего. Только теперь я всем сердцем чувствую, что значит не существовать. У меня начинает противно сосать под ложечкой. Меня мутит. И я сержусь.
Меня бесит мысль, что в один прекрасный день я исчезну — не на неделю или две, не на четыре года или четыреста лет, — меня вообще больше уже не будет никогда, навеки.
Я чувствую себя жертвой фокуса и обмана, сперва кто-то приходит и говорит: «Милости просим, вот тебе в распоряжение весь мир. Здесь твои погремушки, твоя железная дорога, школа, в которую ты пойдешь осенью». И вдруг через мгновение раздается смех: «Ха-ха-ха! Ловко мы тебя провели!» И мир вырывают у тебя из рук.
У меня такое чувство, будто все меня предали. Мне не за что ухватиться. Спасения нет.
Я теряю не только мир, не только все и всех, кого я люблю. Я теряю самого себя.
Раз-два-три, и меня нет!
Как тут не рассердиться! От злости меня в любую минуту может вырвать. Ведь я заглянул в глаза дьяволу. Но я не позволю, чтобы за ним осталось последнее слово. Я отворачиваюсь от Зла прежде, чем оно завладеет мною. Я выбираю жизнь. Я выбираю ту крошку Добра, которое предназначено мне, и хочу верить в существование того, что можно назвать Самим Добром. Кто знает, нет ли там над небесным сводом Бога?
Я знаю, что существует Зло, потому что слышал третью часть «Лунной сонаты» Бетховена. Но знаю также, что существует и Добро. Знаю, что между этими двумя безднами растут прекрасные цветы и что с цветка вскоре взлетит жизнерадостный шмель.
Ха! Вот я и ответил на отцовский вопрос. К счастью, в этой задачке есть и веселое allegretto. Между этими двумя трагедиями разыгрывается веселый кукольный спектакль, и его представление мне не хотелось бы пропустить. Я делаю ставку на вторую часть сонаты! Есть нечто, что называется жаждой жизни, а те две бездны я просто-напросто миную. Их нет, они не существуют, они не для меня. Единственное, что существует, это бесстрашное allegretto.
Должен признаться, что это не простые мысли. Ференц Лист назвал когда-то вторую часть «Лунной сонаты» «цветком между двумя безднами». Меня вдруг осеняет, что я разрешил эту трудную задачу с помощью Листа и собственной сообразительности.
Я опять пробую перенестись во времени на несколько миллиардов лет назад. Ведь именно тогда я должен был бы выбрать, хочу ли я жить на земле через сотню миллионов лет, или я выбираю небытие, потому что мне не нравятся правила игры. Но теперь я хотя бы знаю, кто будут мои родители. Теперь я знаю, как началась эта история. Знаю, кого я буду любить.
У меня есть ответ. Я делаю торжественный выбор. Я пишу:
Дорогой папа! Спасибо за твое письмо. Оно пришло слишком неожиданно и обрадовало и испугало меня. Но сейчас я наконец сделал трудный выбор. Я твердо уверен, что выбрал бы жизнь на земле, какой бы мгновенной она ни была. Поэтому забудь обо всех тревогах. Ты можешь, как говорят, покоиться с миром. Спасибо тебе, что ты искал и нашел Апельсиновую Девушку!
Мама на кухне готовит ужин. Она говорит, что на ужин будет что-то французское. Йорген скоро вернется после того, что он называет «субботней пробежкой», а Мириам спит. Сегодня 17 ноября, до Рождества осталось всего пять недель.
Ты задал мне несколько интересных вопросов о телескопе Хаббл, и, представь себе, совсем недавно я написал домашнее сочинение как раз об этом телескопе!!!
Сейчас я раскрою тебе большую тайну: кажется, я знаю, что мне подарят на Рождество! Йорген намекнул мне, во всяком случае, он показал в газете несколько любопытных фотографий, короче говоря, я подозреваю, что мне подарят телескоп! Трудно поверить, но Йорген даже два раза прочитал мое домашнее сочинение, хотя он мне и не родной отец. Он сказал, что гордится мною. По-моему, он обо мне заботится даже больше, чем о Мириам, по крайней мере не меньшее, а большего от него, честно говоря, и требовать нельзя. Я уважаю его так, как будто он мой настоящий отец.
