В эту минуту я сижу и пишу на старом отцовском компьютере. Последнее, что я написал: В эту минуту я сижу и пишу на старом отцовском компьютере.
У мамы есть одна магнитофонная запись, которая называется «Незабываемый». Это уникальная запись: там Натали Коул поет вместе со своим отцом, знаменитым Натом «Кинг» Коулом[9]. Кто-то, может, не увидит в этом ничего странного, но все дело в том, что Натали Коул поет дуэтом со своим отцом спустя тридцать лет после его смерти. Осуществить это технически было не так трудно. Натали Коул требовалось только напеть свою партию на старую запись Ната «Кинг» Коула, сделанную сорок лет назад. Можно сказать, что на новой записи она влилась в голос своего отца.
Другими словами, технически нет ничего проще, чем спеть дуэтом с человеком, умершим почти тридцать лет назад. Тут скорее следует говорить о духовных усилиях. Но их дуэт очень красив. Он «незабываем».
Нет смысла затягивать эту историю. Остались только две вещи. Во-первых, ответ, который я должен дать отцу на его нелегкий вопрос. И еще кое-что. Начну со второго, потому что твердо решил, что самым последним в этой книге будет мой ответ на отцовский вопрос.
После возни с картинами и старым компьютером мама ушла на кухню печь булочки с кокосом. Она знает, что я их обожаю, и потому не случайно затеяла печь их именно в этот день. Но и Мириам тоже обожает эти булочки.
Когда аромат булочек добрался до холла, я отправился на кухню. Мне хотелось выпросить у мамы булочку. А также кое-что узнать у нее. Одна линия в рассказе об Апельсиновой Девушке так и осталась не доведенной до конца. Мама еще не читала эту историю.
Она как раз покрыла глазурью с мелиссой две булочки. На кухонном столе лежал пакет с кокосом, которым она должна была посыпать глазурь.
Я спросил: «И кто же был тот мужчина в белой „тойоте"?»
Я спросил без всякого умысла. Мне просто хотелось подразнить ее. Ведь я уже знал, что речь шла о ее старой любви. Во всяком случае, так она сказала отцу.
Но она вдруг пришла в замешательство. Сперва она посмотрела на меня, как будто у нее было рыльце в пушку. Потом села на табуретку.
«Так он написал и об этом!» — воскликнула она.
«По-моему, он немного ревновал тебя», — сказал я.
Она промолчала, и я снова спросил: «Просто скажи мне, кто был тот человек в белой „тойоте"?»
Неподвижными глазами мама задумчиво уставилась на меня. Казалось, она решилась пройти сквозь стальную стену.
«Это был Йорген», — очень тихо сказала она.
Я опешил. «Йорген?» — повторил я.
Она кивнула. В голове у меня все еще был сумбур. Я взял пакет с кокосом и начал рассыпать кокос по полу. Перевернув пакет, я высыпал на пол остатки.
«Это снег», — сказал я.
Мама сидела у стола. Останавливать меня было уже поздно. Она только спросила: «Зачем ты это сделал?»
«Потому что ты спятила! — крикнул я. — У тебя было сразу два любовника!»
Мама решительно это отвергла. «Это неправда, — сказала она. — С тех пор как я встретила Яна Улова, у меня никого не было, кроме него».
Мне по-прежнему казалось, что тут пахнет жареным, но я думал не о булочках.
Я сказал: «А как только Яна Улава не стало, появился Йорген?»
«Нет! — сказала она. — Все было совсем не так. Прошло много лет, прежде чем мы с Йоргеном снова встретились. А все эти годы у меня не было никого, кроме тебя. И ты это знаешь. Но когда мы с Йоргеном снова встретились, я снова влюбилась в него. И все-таки мы долго не могли решиться поселиться вместе, очень долго».
Мне стало почти жалко этого большого птенца. У него по-прежнему дрожал клюв. Но я был неумолим: «А можно спросить, кого из этих двух мужчин Апельсиновая Девушка любила больше?»
«Нет. Нельзя», — твердо ответила она.
Она не рассердилась, но была настроена решительно. Потом она заплакала.
Я не стал повторять свой вопрос, потому что кое-чему научился у отца: человек не имеет права вторгаться в то, что его не касается. Мне следовало держаться подальше от сказки, правила которой меня не касались.
Но иметь собственное мнение мне не возбранялось.
Мне не понравилось то, что я услышал. Получалось, как будто в конце концов выиграл мужчина в белой «тойоте». Он тут был ни при чем. Все были ни при чем. Но я был рад, что отец никогда о нем не узнает.
Если на то пошло, может быть, он сам был виноват в том, что случилось. Он первый нарушил правила. Не смог полгода ждать Апельсиновую Девушку. Поэтому прошло совсем мало времени, как он увидел в придорожной канаве мертвого голубя, к тому же голубь был белый.
Отныне я всегда буду думать об отце как о белом голубе. Но не уверен, что я верю в судьбу. Думаю, что отец тоже не верил. Иначе его не интересовал бы телескоп Хаббл.
Вечером мы вместе с Мириам и Йоргеном съели мамины булочки с шоколадной глазурью. Две булочки были с мелиссой. Их мы отдали Йоргену и Мириам. Я считал, что мы перед ними в долгу.
Прошло несколько дней после того вечера с булочками, а я по-прежнему сижу перед старым компьютером. Мне надо решить, как я отвечу на отцовский вопрос. Предельный срок истекает завтра. Пока еще никто не получил разрешения прочитать письмо отца. Но завтра к нам на воскресный обед приедут бабушка с дедушкой. И срок истечет.
Все последние дни я не думал ни о чем, кроме предстоящего мне трудного выбора. Я прочитал это длинное письмо четыре раза, и каждый раз думал: бедный, бедный отец. Мне было по-настоящему жаль, что его больше нет здесь. Но то, о чем он писал, касалось не только его. Это касалось всех людей в мире, и тех, которые жили здесь до нас, и тех, кто живет теперь, и тех, кто будет жить после нас.
«Мы живем в мире только один раз», — написал отец. Несколько раз он написал, что наше пребывание здесь очень краткосрочно. Я не совсем уверен, что понимаю это так же, как он. Я прожил уже пятнадцать лет, и мое пребывание здесь мне отнюдь не кажется таким уж «краткосрочным».
Но, думаю, я понимаю, что отец имел в виду. Жизнь коротка для того, кто по-настоящему в состоянии понять, что в один прекрасный день мир перестанет существовать. Это понимают не все. Не все способны понять, что на самом деле означает — исчезнуть навеки. Слишком многое тормозит такое понимание, час за часом, минута за минутой.
