С момента даже не рождения, а зачатия Льва ожидала та же самая стезя. Однако ему не удалось пройти по ней до конца, то есть до более чем скромного некролога в «Литературной газете» и суетливой гражданской панихиды в малом зале Центрального дома литераторов. Причинами этой незавершенности судьбы стали безвременная кончина социалистического реализма и гангренообразное загнивание некогда могущественного Союза советских писателей.
Наступили иные времена, на сцену вскарабкались иные люди. Льву оставалось прозябать не только в литературе, лишенной руля и ветрил, но и в жизни, которая быстро сожрала изрядные по советским меркам родительские накопления. На его несчастье, которое, как мы увидим позже, внезапно обернулось неслыханным счастьем, как уже говорилось выше, Лев был вырожденцем. Знания и навыки, полученные им в Литературном институте, в совокупности с его мутным сознанием не способны были составить конкуренцию лихим писакам даже в области нонпрофитной литературы, где после раздачи населению ваучеров остались лишь хронические неудачники. К коммерческим же жанрам, где орудовали первоклассные прохиндеи, с легкостью перекусывавшие приблудных чужаков пополам, он не мог приблизиться и на пушечный выстрел.
Казалось бы, на долю Льва выпал суровый исторический жребий, который предполагал скучное и нудное пропивание дачи в Малеевке и переключение с никому не нужной прозы на абсолютно бесполезные, даже враждебные обществу, стихи. Что герой нашего повествования и делал на первых порах совершенно бесцельно и бездумно.
Как и всякий вырожденец, Лев был подвержен довольно сложным психическим аномалиям, которые в его конкретном случае выражались в слуховых галлюцинациях, именовавшихся несчастным не иначе как Голосом Свыше. Незадавшийся писатель не только относился предельно серьезно ко всему услышанному таким образом, но и старался по мере отпущенных ему физических сил неукоснительно выполнять прозвучавшие в вылинявших мозгах слова, если они имели директивный характер. То есть, если было сказано «Иди только вперед», то Лев шел только вперед, даже если на его пути стояла непреодолимая стена. К счастью, Голос Свыше относился к третируемому им человеку без особой злокозненности, не заставляя его выпрыгивать из окон или бросаться под поезда.
Но самое интересное для Льва начиналось тогда, когда он слышал загадочные слова, не связанные ни с реальностью, ни между собой какими бы то ни было логическими связями. Получив такого рода сообщения, медиум проводил часы, насыщенные творческим экстазом, пытаясь эти слова интерпретировать. Как правило, никакой практической пользы Лев из этого занятия не извлекал. Однако он не отступался от бессмысленного занятия, считая его тренировкой метафизического мышления, которое в конечном итоге должно сделать его баснословно богатым.
Так оно в конечном итоге и вышло. Одним прекрасным днем, проснувшись как обычно в два часа пополудни, Лев содрогнулся от громогласных слов: «Михалыч продольные баксы голимая нефть!», что при помощи алогичной системы преобразования к вечеру было трансформировано в более конкретное «Продай Достоевского американцам». Человек банальный и скучный тут же пришел бы в ужас от подобного предложения. Однако Лев был не таковым. Он совершенно справедливо считал, что объектом извлечения барышей может быть все что угодно, не исключая даже высших образцов отечественной духовности.
Далее события развивались столь же причудливо, как и в романах великого русского писателя. Лев, знавший английский язык вполне приемлемо, за полгода перевел на язык О’Генри и Марка Твена четыре романа Федора Михайловича – «The Idiot», «The Demons», «The Karamazoff Brothers» и «Crim and Punishment». Поскольку работа делалась в большой спешке, то Льву удалось вполне приемлемо передать лишь фабулы произведений. Что же касается тончайшего психологизма, благодаря которому Достоевский долгие годы был властителем российских умов, то «The Idiot», «The Demons», «The Karamazoff Brothers» и «Crim and Punishment» были лишены его абсолютно. Однако это было не оплошностью нерадивого переводчика, а сознательным актом прагматичного торгаша, который совершенно справедливо полагал, что данные душевные материи чужды западному потребителю книжной продукции.
По окончании этой работы, абсолютно бессмысленной с точки зрения человека нормального, невырожденца, Лев продал все, что было возможно продать из недопропитого родительского наследства, и купил билет до Нью-Йорка и фальшивый паспорт на имя Федора Михайловича Достоевского. После чего у него осталось сто пятьдесят долларов, на которые можно было прожить в современном Вавилоне три дня.
В первый же день пребывания в Нью-Йорке Лев, опекаемый точно таким же безумным, как и он сам, ангелом-хранителем, познакомился с сыном мультимиллионера, еще большим вырожденцем за счет принадлежности к шестому колену династии банкиров, о которой на Уолл-стрите слагались легенды и анекдоты. Этот самый сын по имени Гарри, уже десять лет обучавшийся в Иллинойском университете непонятно чему, в котором идиотизма было раза в четыре больше, чем во Льве, просмотрев вечером по диагонали четыре предложенных исторических романа о русской жизни прошлого века, наутро купил у Льва, который значился в договоре как Достоевский, авторские права за двадцать миллионов долларов.
Следует отметить, что ангел-хранитель у Гарри был более чем в четыре раза безумней, чем у Льва. Поэтому он, не откладывая дело в долгий ящик, заменил русских персонажей американскими и адаптировал сюжет к ситуации современного Нового Света. Конечно, данную модернизацию можно было бы квалифицировать как модный нынче ремейк. Однако сделать это невозможно по той простой причине, что стараниями Льва и
Гарри в романах «The Idiot», «The Demons», «The Karamazoff Brothers» и «Crim and Punishment» от Достоевского не осталось не только ни одной буквы, но даже и знака препинания.
Например, в «The Idiot», который получил новое название «The Crezy Sergeant», Гарри решительно заменил князя Мышкина на ветерана вьетнамской войны Дэвида Вулфа, компенсировавшего последствия открытой черепномозговой травмы нечеловеческими дозами героина. События романа происходят в Чикаго, где Вулф, потеряв в уличной перестрелке подругу (созерцание изощренных татуировок, покрывавших все ее тело, доводило Дэвида до трансцендентного экстаза), объявляет войну сразу всем мафиозным кланам. За счет того, что главный герой обладает уникальными способностями убивать врагов как традиционными евро-американскими способами, так и экзотическими афро-азиатскими, поголовье чикагских преступников тает, словно снег под июльскими лучами солнца. В финале Дэвид встречается в смертельном поединке со своим бывшим командиром, который был убит во Вьетнаме, а затем, через двадцать лет, клонирован из мочки своего уха и усилен пластмассовой пуленепробиваемой кожей и гидравлической мускулатурой. На последней странице окровавленный, но счастливый главный герой достает из кармана фрагмент кожи подруги и, жадно впившись глазами в причудливый узор, прозрев, постигает все тайны мироздания и навсегда уходит в нирвану.
Затем Гарри поставил на всех четырех романах свое имя, издал их, получив прибыль в четыреста миллионов долларов, а потом и экранизировал, в связи с чем сумма доходов от осквернения шедевров великой русской литературы возросла до полутора миллиардов.
