Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Она помнит панический страх, когда ее заставили сунуть голову в какое-то отверстие, напоминающее люк стиральной машины… Волосы отвели в стороны и скрепили металлическими скрепками, на макушке приклеили электроды. Это была первая попытка измерить способность крошечной девочки воспринимать астральные волны.
Там, у Фатера в Вевельсбурге, ее оставили больше чем на год: прошла зима, лето, осень, началась следующая зима…
Ранним декабрьским утром женщина вернулась, чтобы забрать ее домой. И хотя теперь ей было очень больно, Елена все равно считала, что тогда она была права. Какое право на нее имела эта женщина, как она могла подумать, что шестилетняя девочка после того, что произошло, захочет вернуться к бросившей ее матери?
Женщина больше не возвращалась. И только когда Елена была уже подростком, она узнала, что произошло.
Ее родители, оказывается, куда-то торопились, сестры пренебрегли ремнями безопасности, серпантин горной дороги был скользким после дождя… навстречу на высокой скорости вывернулся пикап, а тормозные колодки «ситроена» были изношены…
Машина рухнула в пропасть. Несчастный случай. Из тех, когда нет виноватых, некого обвинять. И ответа она никогда не узнает. Да и что за смысл для подкидыша искать этот ответ?
Елена отбросила подушку и посмотрела в окно. Но картинка не исчезала.
Она попыталась мысленно заставить шестилетнюю девочку посмотреть на Фатера, уловить радость в его взгляде – в первые годы так и было… Заставила себя подумать об их работе, о сером порошке в запаянных ампулах в свинцовых контейнерах, о геометрических фигурах, просиявших ей однажды в этом порошке…
И только потом, когда она повзрослела и дар ее начал понемногу угасать, она поняла, что помогала Фатеру и всему Фонду видеть.
Но даже с ее помощью далеко не продвинулись. Материал, служивший основой для их экспериментов, серая пыль в стеклянных ампулах, – это была всего лишь мизерная часть богатств, источник которых давным-давно иссяк.
…Шестилетняя девочка медленно переводит глаза на лицо матери.
Елена попыталась остановить мгновение, остаться в этом коконе короткой тишины, замереть, не слышать этого страшного вопроса:
– Wer ist sie, Vater?
В это неестественно растянутое мгновение она успевает сосчитать окна в зале, увидеть мертвенный зимний свет на полированных каменных стенах, швы на плаще матери, ее распахнутые руки, робкую улыбку…
И эту секунду ей тоже никогда не удавалось удержать.
Но сегодня все было по-другому, словно кто-то включил другую звуковую дорожку… Детский голос утонул в множестве голосов, тех самых голосов, что она слышала, пока мчалась на мотоцикле в Вевельсбург.
Елена сбросила одеяло и побежала в кухню. Она знала только один способ остановить мучительный поток воспоминаний, заставить голоса замолчать.
Она зажгла газовую плиту и вытащила из верхнего ящика нож. Сунула кончик в голубое пламя и дождалась, пока он покраснеет.
Сдвинула повязку на белоснежном плече, обнажив множество красно-бурых шрамов, и приложила раскаленное лезвие к коже.
Резкая боль… и словно кто-то подкрутил звук, голоса стали громче, но слова неразличимы, словно бы кто-то пустил магнитофонную пленку назад. И в этом нелепом визге она различила хорошо знакомый голос:
– Devi darmi la, Elena, дай мне его. La сгосе, крест, Елена, dammela.
Еще раз – нож над конфоркой, рука слегка дрожит на этот раз, опять острая боль… В глазах у нее потемнело, она опустилась на пол и закрыла лицо руками.
Но добиться тишины так и не смогла.
18. «Орел»
Дону представилась картина кого-то из подражателей Рембрандта – темно-оливковый фон, на котором угадываются корешки книг с золотым тиснением, зеленая кожа стульев с бронзовыми гвоздями, освещенный дубовый стол. Три фигуры, склонившиеся над металлической шкатулкой в ворохе пожелтевших бумаг.
На заднем плане, в полутьме и немного нерезко, – человек, похожий на жабу. На первый взгляд может показаться, что он уснул на своей табуретке, но жесткая складка у рта выдает напряженное внимание.
Последние страницы лабораторного журнала Нильса Стриндберга, склеенные гармошкой, Эберляйн разложил перед Эвой и Доном, заняв ими почти всю освещенную поверхность стола.
Как и на предыдущих эскизах, везде изображен небесный свод с нанесенными звездами Малой Карловой Колесницы. Однако купол Северного полушария на этих страницах прорисован с куда большей тщательностью.
Эти рисунки сильно отличаются от первых лихорадочных набросков, где даже береговая линия едва различима. Теперь Стриндберг нанес на карты мельчайшие подробности. Прямая линия нулевого меридиана тянется от Гринвича в Арктику и дальше, к Северному полюсу.
На восток от этой линии рисунок покрывает густая сетка меридианов и широт. На север от Свальбарда заштрихован небольшой кружок с надписью:
Каждый третий день новая позиция луча.
Вариации ограничены следующими координатами:
шир. 82010' – 84020'N
долг. 21000'О –39020'О
Радиус района (приблизительно) – 65 минут = 120 км.
– Кое-какие факты свидетельствуют, – сказал Эберляйн, – что Нильс Стриндберг связался с инженером уже в середине июля 1895 года. Но карта, которая лежит перед вами, впервые упоминается в памятном протоколе их встречи в Гренне в начале августа. Как видите, наш юный физик совершенно уверен, что перемещения луча происходят в районе радиусом 120 километров. Куда бы ни указывала Полярная звезда, все эти точки лежат к северу от Свальбарда – вполне достижимый участок, льды можно пересечь хотя бы на воздушном шаре.
Дон сидел, опершись головой на руки. Он уставился на склеенные листы. У верхней оконечности Свальбарда было написано давно выцветшими чернилами:
Сильные северо-западные ветра?
Почерк красивый и четкий, явно не Стриндберга.
– У нас нет сведений, какое впечатление произвела первая встреча с двадцатидвухлетним физиком из Стокгольмана инженера Андре, но сам Нильс Стриндберг был разочарован. – Эберляйн расправил складку на сгибе бумаги, пришедшуюся как раз на Ла-Манш, и продолжил: – Стриндберг рассчитывал, что Андре готовится к перелету на Северный полюс совершенно серьезно. В начале, похоже, так и было. Андре пригласил Стриндберга к себе домой. В тот августовский день он вдохновенно рассказывал о превосходных условиях для полетов в Арктике. О полуночном солнце, облегчающем навигацию. В гондоле тепло и уютно, говорил Андре. Он описал систему управления воздушным шаром, состоящую из гайдропа[36], канатов и парусов[37], с одобрением отозвался о мягком арктическом лете…
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
