— Нам? Ну уж нет! Ты проси, это твое ремесло. Но я проситьмилостыню не стану.
— Ты не станешь просить милостыню? — воскликнул Гуго, с удивлениемвытаращив глаза на короля. — Скажи, с каких это пор ты так переменился?
— Я тебя не понимаю.
— Не понимаешь? Да ведь ты всю жизнь просил милостыню налондонских улицах.
— Я? Глупец!
— Побереги свои любезности — на дольше хватит. Твой отецговорит, что ты всю жизнь занимаешься нищенством. Может, он врет? Может, тыдаже отважишься утверждать, что он врет? — поддразнивал Гуго.
— Это его ты называешь моим отцом? Да, он солгал.
— Ну ладно, приятель! Будет тебе ломать комедию ипредставляться сумасшедшим; повеселился — и хватит, а то как бы не нажить беды.Если я расскажу ему, он с тебя шкуру сдерет.
— Можешь не трудиться, я и сам ему скажу.
— Мне нравится твоя храбрость, ей-богу нравится. А вотрассуждаешь ты глупо. Побоев, пинков, тычков и без того достаточно, незачем ихдобывать самому. Но довольно об этом. Я верю твоему отцу. Я не сомневаюсь, чтоон умеет врать, не сомневаюсь, что он и врет при случае, — и лучшие из нас этоделают; но тут ему незачем врать. А умный человек не тратит даром, такойполезной вещи, как ложь! Но если тебе не нравится просить милостыню, чем же мызаймемся? Будем обворовывать кухни?
Король сказал раздраженно:
— Брось болтать глупости, ты мне надоел!
Гуго рассердился.
— Послушай, приятель, ты не хочешь воровать, не хочешьпросить милостыню; будь по-твоему. Но вот что я заставлю тебя делать. Я будупросить милостыню, а ты заманивай прохожих. Посмей только отказаться!
Король презрительно посмотрел на него и хотел что-товозразить, но Гуго перебил его:
— Т-сс! Вот идет человек с добрым лицом. Я сейчас упадуназемь, будто в припадке. Когда этот человек подбежит ко мне, ты начни вопить,упади на колени, притворись, будто плачешь, кричи, словно дьяволы у тебя вбрюхе, и скажи: «О сэр, это мой бедный, горемычный брат, у нас нет друзей.Именем господа заклинаю тебя: будь милосерд, сжалься над больным, всемиброшенным, несчастным бедняком, удели один маленький пенни от избытка твоегообиженному богом, погибающему человеку!» И помни: не переставай выть и неунимайся, покуда не выманишь у него пенни, иначе плохо тебе будет.
И Гуго тут же застонал, заплакал, начал закатывать глаза подлоб, шататься, вертеться на месте; а когда прохожий подошел поближе, он с крикомупал на землю и забился в грязи, изображая страшные мученья.
— О боже! — воскликнул добрый прохожий. — Ах, бедняга, какон страдает! Я помогу тебе.
— Ах, нет, добрый сэр, не трогай меня, — пошли тебе господивсякого благополучия! Мне страшно больно, когда до меня дотрагиваются во времяприпадка. Вот мой брат расскажет твоей милости, что со мной делается, когдаменя начинает вот этак корчить. Дай пенни, добрый сэр, и оставь меня мучиться.
— Один пенни! Да я дам тебе целых три, бедный ты человек!
И прохожий принялся поспешно шарить у себя в кармане,доставая деньги.
— Вот, голубчик, возьми, получай на здоровье! Пойди сюда,мальчик, помоги мне снести твоего бедного брата вот в тот дом, где…
— Он вовсе мне не брат… — перебил его король.
— Как! Он тебе не брат?
— Вот! Вы слышите? — застонал Гуго, скрежеща на королязубами. — Он отрекается от родного брата, от брата, который одной ногой стоит вмогиле!
— Если он твой брат, у тебя в самом деле жестокое сердце,мальчик! Как тебе не стыдно! Ведь он не может двинуть ни рукой, ни ногой! Еслион не брат тебе, кто же он тогда?
— Нищий и вор! Он взял у тебя деньги и в это самое времязалез тебе в карман. Если хочешь излечить его чудом, пусть твоя палкапрогуляется по его плечам, в остальном можешь положиться на бога.
Но Гуго не стал дожидаться чуда. В один миг он вскочил наноги и умчался, как ветер, а прохожий за ним, крича во все горло. Король,горячо поблагодарив небо за собственное избавление, побежал в противоположнуюсторону и не умерил шага, пока не очутился вне опасности. Он свернул на первуюпопавшуюся дорогу и скоро оставил деревню далеко за собой. Несколько часов онторопливо шел, поминутно с тревогой оглядываясь, не гонятся ли за ним; но,наконец, страхи его улеглись, и радостное сознание безопасности охватило его.Теперь только он почувствовал, что голоден и очень устал. Он постучался было вближайшую ферму, но ему не дали даже слова сказать и грубо выгнали вон: егоодежда не внушала доверия.
Разгневанный и оскорбленный, он поплелся дальше, решив, чтовпредь не станет подвергать себя таким унижениям. Но голод сильнее гордости, ипод вечер он еще раз попытался найти приют на ферме; здесь его, однако, принялиеще хуже: изругали и посулили задержать как бродягу, если он не уберется сейчасже.
Наступила ночь, темная и холодная. А король все еще ковылялна усталых ногах. Ему поневоле приходилось идти и идти: едва он присаживался,холод пронизывал его до костей. Все чувства и впечатления во время этогостранствия в торжественном мраке ночи по пустынным дорогам и полям были длянего новы и странны. Временами он слышал голоса — они приближались, звучалисовсем близко и постепенно замирали. Он не мог рассмотреть людей, а виделтолько неясные, скользящие тени; в этом было что-то призрачное, жуткое, и онвздрагивал от страха. Иногда он видел мерцающий свет вдали — словно в иноммире; иногда слышал звяканье овечьего колокольчика, далекое, неясное;приглушенное мычание коров, долетавшее до него с ночным ветром, было полноуныния; по временам из-за невидимых полей и лесов доносился жалобный войсобаки. Все звуки доносились издалека; и маленькому королю казалось, что всеживое отступило от него вдаль, что он стоит, одинокий, затерянный, посредибеспредельной пустыни.
