— Чудесно! Приятного аппетита!
Когда мы сели, Эмма заметила:
— В самом деле, надо было ответить ей на африкаансе.
— Да, — не думая, брякнул я.
— Леммер, вы — сторонник языковой чистоты? Пурист? — спросила она довольно вяло, как если бы заранее знала, что я уклонюсь от ответа. А может быть, ею снова овладевала депрессия.
— Вроде того…
Она рассеянно кивнула и потянулась к винной карте. Некоторое время смотрела в нее, а потом подняла взгляд на меня.
— Иногда я бываю такой глупой, — сказала она тихо.
Я заметил тени у нее под глазами — их не мог скрыть никакой макияж. Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла деланой.
— Знаете, что получилось бы, заговори я с ней на африкаансе? Скорее всего, она бы ответила: «Ах, вы африканеры!» — и изобразила удивление, но всем было бы ясно, что она все знала с самого начала, и всем троим стало бы… неловко. — Эмма снова попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. — Как типично для нас! Мы, африканеры, всегда избегаем неловкости.
Я еще не успел придумать, что ей ответить, а она снова обратилась к винной карте и решительно заявила:
— Сегодня мы будем пить вино. Вы какое предпочитаете?
— Спасибо, я на работе.
— На вечер даю вам отпуск! Итак, белое или красное?
— На самом деле я не очень люблю вино.
— Что тогда? Пиво?
— Газированный виноградный сок. Красный.
— Да вы вообще пьете что-нибудь?
— Спиртного не употребляю. — Я надеялся, что она не станет терзать меня расспросами: в конце концов, вкусы и пристрастия — личное дело каждого. К чему порождать смущение и неловкость? Мои надежды не оправдались — как и в большинстве случаев, когда я судил об Эмме предвзято.
— Из принципа? — осторожно спросила она.
— Не совсем.
Эмма покачала головой.
— Что такое? — удивился я.
Она ответила не сразу, как если бы ей нужно было накопить энергии.
— Леммер, вы — человек-загадка. Мне всегда хотелось понять, что люди вкладывают в это понятие, познакомиться с человеком-загадкой, а сейчас я все поняла.
Возможно, дело было в том, что раньше она называла меня «молчаливым и туповатым», а может, мне захотелось подбодрить ее. В общем, я не стал молчать.
— Объясните мне, что такого хорошего в алкоголе, потому что я не понимаю.
— Только не говорите, что это приглашение к настоящему серьезному разговору!
— Вы ведь обещали дать мне выходной на сегодняшний вечер!
— Что ж! Отлично. — Эмма отложила винную карту, подняла голову и оглядела висящий над нами подсвечник. — Я люблю красное вино. Мне нравятся названия: шираз, каберне, мерло, пино. Они так красиво перекатываются на языке, они звучат так таинственно. И еще я люблю сложные ароматы. И таинственные вкусовые букеты. — Она заторопилась, как видно, села на любимого конька. — Похоже на то, как если плыть на торговом судне у берегов островов, где растут фрукты и специи. Самих островов вы, возможно, вообще не увидите, но по ароматам, плывущим над водой, можно угадать, как они выглядят. Экзотические, яркие краски, густые леса, красивые туземцы, танцующие у костра. Я люблю яркий, насыщенный цвет и то, как по-разному выглядит вино при дневном освещении и при свечах. И еще мне нравится букет вина, потому что побуждает сосредоточенно дегустировать, углубляться во вкусовые ощущения. Когда перекатываешь вино на языке, невольно ждешь от жизни чего-то хорошего. А еще я люблю атмосферу, которая сопровождает винопитие, — доброжелательную, располагающую к дружескому общению. Вино — такой социальный символ, который говорит: нам хорошо друг с другом настолько, что мы можем вместе выпить бокал вина. Благодаря вину я приобщаюсь к цивилизации и радуюсь тому, что могу наслаждаться напитком, произведенным с такой заботой, опытом и с таким искусством. А теперь вы объясните, почему пить вино плохо.
Я покачал головой — отчасти потому, что не был с ней согласен, отчасти потому, что сам себе не верил.
— Вино невкусное. Точка. Не такое отвратительное, как виски, но хуже, чем пиво. А до виноградного сока ему вообще далеко. Но в виноградном соке нет ничего сложного и утонченного, хотя он тоже меняет цвет в зависимости от освещения. Исключение, по-моему, составляет сладкое вино. Но никто не пьет сладкое вино в обществе избранных друзей, его не наливают даже в праздник урожая. Почему? Да просто потому, что сладкое вино лишено такого высокого статуса. Вот вам и весь ответ. Статус! История повторяется. Наша цивилизация зародилась в Месопотамии, но виноград там не прижился. Жители Месопотамии варили пиво из зерна, и все его пили. Богачам не хотелось пить то же самое, что и все. Поэтому для себя они ввозили вина с иранских нагорий. Из-за того, что такое вино было дороже, из-за того, что простым людям оно было не по карману, такое вино приобрело определенный статус, который совершенно не зависел от вкуса. Тогда-то и зародился миф — вино избранных, только они способны оценить букет и так далее. Мы до сих пор свято поддерживаем традицию, хотя с тех пор прошло уже восемь тысяч лет.
Мне понравилось, как она смотрела на меня, пока я говорил. Когда я закончил, она рассмеялась — коротко и радостно, как человек, который только что развернул рождественский подарок. Она собиралась что-то сказать, но тут подошел сомелье, и она обратилась к нему:
— Принесите, пожалуйста, бутылку мерло. А еще самый лучший красный виноградный сок, который у вас есть. Кроме того, нам понадобятся еще два бокала.
Сомелье записал ее пожелания. Когда он ушел, Эмма откинулась на спинку стула и спросила:
— Где вы прятались, Леммер? — Она подняла вверх крошечную ручку, не давая мне ответить, и продолжала: — Ничего, ничего. Я просто рада, что вы здесь. Вы любите читать? Откуда вы узнали столько всяких интересных подробностей?
Четыре года за решеткой, Эмма Леру, — это уйма свободного времени.
— Да, я люблю почитать.
— Вот как? Что вы читаете?
— Научно-популярную литературу.
— Например?
— Все, что угодно.
— А поконкретнее? Ну вот, например, что вы прочли в последнее время?
Я ненадолго задумался.
— Вам известно, что историю Южной Африки определили семена травы?
Она подняла одну бровь и дернула уголками рта.
— Нет.
— А между тем так оно и есть. Две тысячи лет назад здесь жили только койсанские племена. Они были кочевники, не обрабатывали землю. Потом сюда из Восточной Африки пришли племена банту. Они пригнали с собой скот и привезли семена сорго. Банту вытеснили койсанов в западную половину Южной Африки. Почему именно туда? Потому что сорго дает урожай летом, а в западных областях зимой наступает сезон дождей. Вот почему, например, коса никогда не селились дальше Фиш-Ривер. Им нужны были летние дожди. Четыреста лет назад на берегах континента высадились европейцы; они привезли с собой зимние злаки. Туземцы ничего не могли поделать — уж слишком разительной была разница в технологии выращивания. Вы только представьте: если бы у коса и зулусов были злаки, которые дают урожай зимой, насколько по-другому развивалась бы история, насколько труднее было бы голландцам устроить здесь свои колонии.
